Хортенко уверенно спустился с кафедры и присоединился к своим спутникам. Зоесофья держалась напряженно и отстраненно, как и подобает тому, кто только что увидел, что все его планы на будущее рассыпались у него на глазах. Довесок выглядел расстроенным и нерешительным.

— Сюда, — произнес Хортенко и поманил их к маленькой дверце, которой никто, кроме него, не пользовался. — Я сказал нашему вознице не трудиться ждать нас с каретой. Мы вернемся обратно через подземный ход, который ведет прямо в подвал моего особняка.

Зоесофья рассеянно кивнула. Она хмурилась, слегка изогнув губы, и яростно размышляла о делах, которые, в общем-то, не имели отношения к ее нынешнему положению. Но если ее реакция разочаровывала, то настрой посла вызвал у Хортенко чувство удовлетворения. Довесок отчаянно озирался по сторонам и стискивал трость, готовясь использовать ее как оружие. Каждая его мышца будто окаменела. Он явно чего-то испугался.

По предварительной договоренности шесть стражей-медведей сомкнули ряды вокруг группы.

По мановению руки Макс отпер дверь.

— После вас, мой дорогой посол, — вымолвил Хортенко.

Довесок глубоко вздохнул и, выдохнув, словно сдулся. Плечи у него поникли. Глаза помутнели, и взгляд уперся в пол. Задор начисто покинул его.

Он поежился и переступил порог.

Куда бы он ни шел, Аркадия везде принимали с радостью. Женщины целовали его в щеку, мужчины лихорадочно обнимали. Его всегда уговаривали остаться на чашку чая или рюмку водки. О возможной оргии никогда не говорилось вслух, но перспектива неизбежно витала в воздухе.

Аркадий и сам был бы не прочь задержаться, но его святая миссия не позволяла. Он должен был доставить «Распутин» каждому из бесконечного списка Кощея. И Аркадий потворствовал всем Он встречался с дворянами, офицерами и главами правительственных организаций, пожарниками и полицейскими, шлюхами и куртизанками, которые быстро выхватывали флаконы у него из рук. Порой к нему подходили суровые мужчины с тюремными татуировками на пальцах, которые ловко прятали снадобье в карман, и изнеженные господа, удивленно округляющие глаза. Виделся он также со спекулянтами, лавочниками и торговцами горючими веществами, священниками, фармацевтами и хирургами-генетиками, институтскими преподавателями и неряшливыми поэтами, ночными сторожами и изготовителями боеприпасов. Иногда ему попадались частные охранники и сентиментальные певички, толкователи сновидений и потные грузчики, депутаты Думы и представители арбатской богемы, мрачные повелители биологии, сидящие в лабораториях по клонированию на задворках трущоб, и девчонки из борделей Замоскворечья. Слух о его священном грузе распространялся по Москве, как степной пожар, и спустя некоторое время весь город для Аркадия превратился в море улыбок и протянутых рук. Его наемная карета носилась из Китай-города в домишки Парка Горького и даже в такую загородную даль, как березовые рощи Царицына. Он щедро раздавал свое снадобье, будто сказочный принц, рассыпающий рубины, и принимали его с плохо скрываемой жадностью.

Он чувствовал себя Дедом Морозом, который осыпает подарками детей в новогоднюю ночь.

Работа была изматывающая, но стоило ему почувствовать упадок сил, как Аркадий открывал мешочек из моржовой кожи и совал свое лицо внутрь, глубоко вдыхая воздух над флаконами. Микроскопические частицы снадобья, ухитрившиеся просочиться через восковые печати, вливались в легкие, кровь, мозг и мышцы, наполняя юношу энергией и благожелательностью. Это, конечно, не могло сравниться с действием полной дозы, но зато Аркадий чувствовал себя обновленным и опять рвался на поле боя.

Периодически он возвращался в «Новый Метрополь» — наполнить мешок. Он уже отдал гораздо больше «Распутина», чем Кощей мог реально привезти с собой в Москву. Однако, как в чуде с хлебами и рыбами, запасы снадобья оказались неистощимыми. Это была тайна такая же необъяснимая и поразительная, как и факт, что Господь в совершенстве Своем любил испорченных и грешных человеческих детей.

Но тайна разрешилась, когда, приехав в очередной раз в «Новый Метрополь», Аркадий узрел пару ходячих мертвецов с белесой кожей и в бесцветных тряпках вместо одежды. Они уже покинули его номер и копошились на пороге. Лица их были безжизненны, тела столь исхудалы, что он не мог определить, какого они пола. Когда они брели по коридору, Аркадий уловил явный запах экскрементов. Он вошел в комнату и увидел Кощея, Чернобога и Сварожича, вскрывающих свежедоставленный ящик с «Распутиным». Сварожич забрал у Аркадия мешок и принялся методично наполнять его флаконами, благостно улыбаясь.

У Аркадия сразу же заныла поясница. Все его хорошее настроение мигом улетучилось.

— Слишком уж много! — сердито проворчал он. — Здесь хватит «Распутина», чтобы одурманить им всех мужчин, женщин и детей в Москве десять раз подряд. И нет никакой необходимости распространять снадобье сегодня.

Он не мог не думать о красивых юных горожанках, которые уже наверняка отдавались свободно всем и каждому, за исключением лишь самого Аркадия. Немного пораньше, в тот же вечер, он отклонил предложение Евгения помочь в распространении «Распутина», хотя это вдвое уменьшило бы потраченное время, поскольку задание было доверено только ему одному. Теперь Аркадий чувствовал горькое сожаление и недовольство.

— Давайте отложим раздачу до утра.

— Нет, это должно быть сделано сегодня, — произнес Кощей, в глазах его сиял Божественный свет. Голос у него был низкий и рокочущий, и когда он говорил, казалось, в воздухе над его головой и бородой потрескивает электричество. — Завтра будет слишком поздно.

— В каком смысле?

— Хвала Господу и ангелам Его, наши труды наконец-то дали плоды! Ибо в указанный срок мы принесем на Землю Эсхатон, и история подойдет к концу.

— Я не знаю, что это значит.