Вечером, желая заглушить горе водкой, он зашел в трактир «Вена». К его негодованию, здесь оказалась также и скрывавшаяся от него Сергеева, пьянствовавшая в компании мужчин. Она вызывающе посмотрела на своего бывшего любовника и презрительно отвернулась в сторону.

Возмущенный Богданов вышел из трактира и на улице стал поджидать любовницу. Последняя через некоторое время также оставила трактир, но не обратила внимания на Богданова и стала быстро удаляться.

— Подожди! — крикнул ей. нагоняя, молодой человек.

— Чего тебе?

— Прощай! Простись со мною!

— Чего ты ко мне лезешь? Я тебя не знаю, — рассердилась она и вскрикнула.

Потеряв самообладание, Богданов ударил ее ножом в живот.

Первоначально он думал скрыться и с поездом Николаевской железной дороги поехал в Старую Руссу, к матери. Однако в вагоне им овладело раскаяние в своем жестоком поступке, и, по совету старика пассажира, он возвратился обратно в Петербург, чтобы отдаться в руки правосудия.

После обвинительной речи товарища прокурора Н. П. Карабчевский с обычным талантом обрисовал все настоящее дело.

Защитник находил, что сознательно и по своей воле убивают только изверги и сумасшедшие, как редкие исключения… Все остальное большинство убийств — только несчастие и мука, и прежде всего несчастие и мука именно для тех, кого мы называем убийцами. Они гораздо несчастнее самих жертв своих. И единственный вопрос, который приличествует судье задать им: «Что обрушило на вас подобное несчастие?» Нередко они сами не в силах ответить и на такой вопрос.

Человек не хочет убивать. Он хочет есть, пить, спать, плакать, смеяться, радоваться, любить, быть счастливым, дышать всею грудью… Но прекратить в себе или другом это дыхание, эту жажду жизни — всегда противно его воле и его разуму.

Под какую категорию убийц подвести нам дотоле. незлобивого и даже нравственного юношу, двадцатилетнего Александра Богданова? Согласиться ли с обвинителем, что он хотел зла своей жертве, обдумал его и совершил это зло сознательно. Едва, ли на этом может успокоиться судейская совесть. Бедной и жалкой Сергеевой, также юной, нам, разумеется, не воскресить. К чему бы привела ее жизнь, мы не знаем. Хуже или лучше ей было, если бы она оставалась на этом свете, мы предугадать не в силах, но перед нами другая, молодая еще жизнь, за дальнейшую судьбу которой мы всецело ответственны.

Александр Богданов, двадцатилетний юноша, портной по ремеслу, выросший в самом низменном омуте столичной трудовой жизни, наперекор всему сохранил в себе все черты молодой, не тронутой пороком души. В неприглядной обстановке мастерового, среди дурных примеров и окружающей его нравственной распущенности, он умудрился уберечь всю свою чистоту, всю свежесть, всю молодость. Для этого надо было иметь недюжинные задатки. Он не пьет, не бражничает с товарищами, до двадцати лет вовсе не знает женщин и прежде всего сторонится размалеванных красавиц, с которыми другие его товарищи не прочь «водить компанию». Живет он скромно, одевается чисто, копейке знает цену, но не копит деньгу, а помогает своим заработком отцу и матери. Так обстоит дело до зимы 1900 года. В эту зиму он случайно знакомится в театре с А. Сергеевой. Участь его решена. Он влюбляется в нее, — влюбляется всем пылом и всеми муками первой юношеской страсти.

Здесь председательствующий рядом настойчивых вопросов, обращенных к подсудимому, стремился выяснить: какой именно любовью полюбил Александр Богданов Акулину Сергееву — плотской или духовной? «За тело ли» или «за ее душевные качества»? На этот вопрос подсудимый, по-видимому, не сумел ответить; он упорно отмалчивался, багровел и потуплялся. Я думаю, что если бы любому из нас, взрослому, поставить такой же вопрос, мы тоже, если бы хотели быть искренними, ответить не сумели. Любовь к женщине вещь слишком сложная и деликатная, чтобы ее можно было разложить на столе вещественных доказательств и разобрать на составные части. И самый вопрос едва ли ставится правильно: «За что любишь?» Люблю — потому, что люблю. Ни за что и — за все! Люблю! Как только разберешься, за что именно, — наступит черед уважению, благодарности, признательности и другим прекрасным чувствам, но любви-то собственно, с ее огромным стихийным придатком, почти всегда наступит конец.

Итак, оставим спор: за что любил Богданов Сергееву? Это отвлекло бы нас слишком далеко и притом совершенно бесцельно в сторону. Достаточно, что он ее любил и что это была его первая любовь. Этого никто не отрицает, да и отрицать было бы мудрено. В самой мизерной обстановке он умудрился создать чистый приют для своей любви и терпеливо и радостно лелеял мысль о браке с полюбившейся ему девушкой. Пусть нигде ни встречает сочувствия его затея, пусть отец косится на его «распутную» нареченную, пусть приятели про себя хихикают и подсмеиваются над его «гулящею» возлюбленною, он один только знает ей цену, один простил ей все ее прошлое, один готов отдать ей все свое будущее. Он ее не ревнует, не бранит, «пальцем не трогает». Он только бесконечно жалеет ее и все боится, чтобы она не ушла от него, не оступилась, не окунулась опять в омут прежнего разврата.

Если бы это была не любовь, что бы его тянуло к ней? Насладился ею, насытил свою животную страсть и — будет! Для чего связывать себя, становиться добровольным батраком и пестуном такой женщины, как Акулина Сергеева? Мало ли таких шестнадцатилетних Акулин, Настасий и Лукерий выбрасывает на свою поверхность и затем вновь поглощает в себя омут столичного разврата? На каждого молодца (особливо такого красавца, как Александр Богданов) всегда найдется новая свежая Акулина… Но вот, подите же! Ни «свежей» Акулины, ни Настасьи, ни Лукерьи ему не нужно. Прилепился он духом и телом к одной и во что бы то ни стало хочет вытянуть ее из омута, точно собственную душу боится с нею вместе погубить. Когда в первый раз уходит от него Сергеева, он в тот же вечер встречает ее на Фонтанке, отзывает от «компании» в сторону, на ее глазах тут же режет себе горло перочинным ножом и попадает в больницу. Едва оправившись, он опять разыскивает Сергееву и находит ее уже в больнице. Есть основание думать, что она болела не совсем хорошей болезнью, которую затем передала и ему. Поблекшую, утомленную, он водворяет опять к себе и снова счастлив. Надо быть самому очень молодым и очень чистым, чтобы постигнуть всю реальную возможность такой экзальтированной идеализации любимой женщины. Вспомним нашу раннюю молодость, и, может быть, каждый из нас найдет в ней задатки такой всепрощающей и всепревозмогающей любви. За чистоту ли мы всегда любим женщину или, наоборот, любя и нечистую, хотим ей привить нашу чистоту?! С жизнью все это утрачивается, забывается нами, но, пока мы сами молоды и чисты, нам кажется, что, любя, мы священнодействуем. А когда священнодействуешь, всегда ждешь чуда. С Сергеевой, к сожалению, подобного чуда не случилось. Для нее не наступило момента нравственного перерождения. После небольшого отдыха от панельной жизни ее скоро опять потянуло на гульбу и легкую жизнь.