Не взыщите за нескладность письма. Я болен и пишу лежа с неперестающей болью. Пишите мне и не возражайте на мои нападки на научные наблюдения, — я беру эти слова назад, — а отвечайте на существенное. А если заедете, хорошо бы было.

Уважающий вас

Л. Толстой».

Письмо Толстого было послано из Ясной Поляны 25 сентября и получено путешественником в начале октября. Хотя Миклуха-Маклай не мог согласиться со взглядами Толстого на науку, да и все мировоззрение великого писателя было ему чуждо, тем не менее сочувствующий и ободряющий голос Толстого был ему дорог и очень нужен, особенно теперь, когда в октябре стало известно решение, принятое относительно его проекта комитетом, учрежденным, по специальному решению Александра III, из представителей министерства иностранных дел, внутренних дел, финансов, морского и военного. Решение это было безусловно отрицательным. На докладе комитета Александр III наложил резолюцию: «Считать это дело окончательно конченным; Миклухе-Маклаю отказать».

Теперь Миклухе-Маклаю оставалось одно: последовать совету великого писателя и написать книгу, которая заставила бы по-новому взглянуть на то, что делается в колониях, вызвала бы широкий интерес к угнетаемым туземцам и нашла бы сторонников для осуществления задуманного им плана. Для этой цели ему нужно было съездить в Сидней за материалами и семьей.

Но неожиданный приступ болезни задержал его в Петербурге на несколько месяцев. Только в феврале 1887 года он почувствовал себя лучше и мог ответить Льву Толстому на его письмо. Приводим это письмо полностью:

«21 февраля 1887 г., С.-Петербург.

Ваше сиятельство,

глубокоуважаемый граф Лев Николаевич!

Позвольте искренно поблагодарить вас за письмо от сентября 25-го и вместе с тем прошу простить, что так долго не отвечал на него.

Письмо ваше было не только для меня интересно, но результат чтения его повлияет немало на содержание книги о моих путешествиях.

Обдумав ваши замечания и найдя, что без ущерба научному значению описания моего путешествия, рискуя единственно показаться некоторым читателям слишком субъективным и говорящим чересчур много о собственной личности, я решил включить в мою книгу многое, что прежде, то есть до получения вашего письма, думал выбросить.

Я знаю, что теперь многие, не знающие меня достаточно, читая мою книгу, будут недоверчиво пожимать плечами, сомневаясь и так далее.

Но это мне все равно, так как я убежден, что самым суровым критиком моей книги, ее правдивости, добросовестности во всех отношениях, буду я сам.

Итак, глубокоуважаемый Лев Николаевич, ваше письмо сделало свое дело.

Разумеется, я не буду возражать на ваши нападки на науку, ради которой я работал всю жизнь, надеясь подвинуть ее по мере сил и способностей, и для которой я всегда готов всем пожертвовать.

Мое здоровье было скверно последние месяца два, да и теперь оно все еще нехорошо. Как только поправлюсь немного более, отправлюсь в Сидней; буду назад в конце мая.

Летом или осенью, дорогою в Киевскую губернию, заеду к вам в Ясную Поляну.

Посылаю, непрошенный, мою фотографию, в обмен на вашу.

С глубоким уважением

Миклуха-Маклай».

В мае 1877 года путешественник был уже в Сиднее. Там он провел всего несколько дней, ровно столько, сколько было необходимо для ликвидации его дел. Вскоре с женой и двумя маленькими сыновьями он выехал обратно в Россию. Не оправившись еще как следует от болезни в Петербурге, в Сидней он приехал совсем больным, страдая острой невралгией и ревматизмом. Ему следовало лечь в больницу и отдохнуть, по крайней мере, несколько месяцев, но, занятый новыми замыслами, он не замечал, что делается с ним самим. Напрасно друзья просили его не спешить с отъездом, он считал, что не имеет права терять времени. Совсем больной Миклуха-Маклай вернулся па родину и горячо принялся за подготовку своих дневников к печати, намереваясь издать их в виде большой книги о путешествиях.

Между тем здоровье его продолжало катастрофически ухудшаться. Ему не было еще сорока двух лет, а он уже производил впечатление старого человека. Тропическая лихорадка, бывшая страшным его спутником в течение шестнадцати лет, сделала свое губительное дело.

В январе он пишет свое последнее письмо Л. Н. Толстому, спеша поделиться с ним своей радостью: только что в журнале «Северный вестник» были напечатаны его записки о путешествии на острова Адмиралтейства. Эти записки, как одну из глав книги, над которой он работал, Миклуха-Маклай посылал теперь Толстому со следующим письмом:

«С.-Петербург, Галерная, д. 50, кв. 12.

2 января 1888 года.

Ваше сиятельство,

глубокоуважаемый граф Лев Николаевич!

Зная, что мои отношения к туземцам островов Тихого океана отчасти интересуют вас, я посылаю вам прилагаемую брошюру — «Отрывки из моего дневника 1879 года».

Острова Адмиралтейства принадлежали в то время к весьма редко посещаемым шкиперами и трэдорами. Жители их слыли за «людоедов, очень коварных и кровожадных». Слава эта оберегала туземцев долго от нашествия белых. Их боялись и не трогали.

Ввиду вышесказанного, я полагаю, что они сохранили свою первобытность, почему они были для меня вдвойне интересны, и я пожелал провести несколько дней между ними.

Замечу, что, когда я писал дневник на островах Андра, обыкновенно по вечерам, я часто был так утомлен, что спешил записать свои наблюдения, делал это часто ех offitio [27] , чтобы скорей лечь спать!..

Печатая «отрывок», я должен был выпустить многие чисто научные разъяснения, замечания, ссылки и тому подобные, интересные только специалистам-антрополoгам. Кроме того, дамская цензура редакции «Северного вестника» сочла долгом выпустить несколько примечаний, даже несмотря на то, что были переведены мною на латинский язык! Последние сокращения ослабляют отчасти впечатления «couleur locale» (les points manquant sur les i’s...е!) [28] , но только отчасти.