Относительно «слога» и «русского языка белого папуаса», на которых иные мои хорошие знакомые сильно нападают, я могу ответить:

Перед отъездом в Австралию, в январе, кажется, я послал вашему сиятельству мою фотографию, вашей — еще не получил, но ожидаю.

With the heartient grae tings for the now your I remain your faithfully [30] .

Миклуха-Маклай».

В половине февраля 1888 года состояние здоровья Миклухи-Маклая стало настолько опасным, что жена его согласилась поместить больного в клинику. Последние шесть недель жизни замечательного путешественника были омрачены тяжелыми страданиями. Но и тут он остался верен себе. Когда он получил известие, что Германия официально объявила берег Маклая своей колонией и послала туда военные корабли, он, лежа на смертном одре, собрал последние силы и послал негодующую телеграмму Бисмарку от имени своих папуасских друзей, на что имел безусловное право:

«Туземцы берега Маклая протестуют против присоединения их к Германии».

Это был поступок честного, благородного и в то же время наивного утописта. Он мечтал построить свободное трудовое общество папуасов, забывая о немецких военных крейсерах. Миклуха-Маклай не знал, что освобождение трудящихся, в том числе и цветных, придет лишь тогда, когда пролетарии силой сбросят капиталистическое ярмо со своей шеи и водрузят алое знамя социализма.

Телеграмма Миклухи-Маклая явилась последним делом его жизни. 14 апреля 1888 года Николай Николаевич Миклуха-Маклай скончался.

Миклуха-Маклай отдал лучшие свои годы на изучение первобытного населения неизвестных тогда еще территорий Новой Гвинеи. Но он видел в папуасах не только объекты для научных наблюдений, он сумел их полюбить и всю свою замечательную энергию отдал на защиту их свободы и благосостояния. Анатом в юности, он сосредоточился потом на антропологии и этнографии, а под конец жизни думал только о судьбе берега Маклая, о своих друзьях-папуасах и об основании утопической колонии на островах Тихого океана.

Этого не могла ему простить буржуазная наука. Ее представители всячески пытались умалить значение научных работ Миклухи-Маклая. Вместе с тем различного рода колониальные дельцы империалистических стран непрочь были использовать в своих интересах научные изыскания Миклухи-Маклая.

Так, некий Финш, проникший под маской ученого в доверие к выдающемуся русскому ученому и выведавший результаты его исследований, помог впоследствии Бисмарку наметить план захвата северо-восточной части Новой Гвинеи.

Буржуазные ученые травили Миклуху-Маклая. Но даже и они вынуждены были признать, что все написанное Миклухой-Маклаем по антропологии папуасов и меланезийцев является чрезвычайно ценным; в изучении этих народов русский ученый должен быть признан одним из самых выдающихся авторитетов. Действительно, ни один универсальный труд по антропологии, этнографии и географии не обходится без постоянных ссылок на его имя, и его небольшие по размерам работы в этих областях могут быть признаны классическими.

Буржуазная наука не могла простить русскому ученому, что он неизменно видел в «чернокожих дикарях» прежде, всего людей, с которыми обращался по-человечески, стремился достигнуть взаимного понимания и считал, что долг цивилизованного человека — быть с ними всегда справедливым, не допускать никакого насилия и помогать им подняться на новую, более высокую ступень культуры и счастливой жизни. Буржуазным ученым эти цели Миклухи-Маклая не только оставались чуждыми, но и вызывали их суровое порицание.

Но Миклухе Маклаю ближе всего были интересы демократии и человеческого прогресса. А это обязывало его бороться с эксплоатацией, расовым высокомерием и бесчеловечностью, которые превращали сказочно-чудесный мир экваториальных стран в арену страданий и унижений цветного человечества.

Недаром память о Миклухе-Маклае стала светлой надеждой папуасов его берега. «Миклуха-Маклай, — свидетельствует этнограф Б. Хаген, работавший впоследствии к Новой Гвинее,— сумел завоевать самое широкое доверие, уважение и даже любовь папуасов. Хорошей памяти, которую оставил по себе первый белый житель залива Астролябия, следует приписать мягкое, дружественное, предупредительное отношение туземцев к позднейшим пришельцам. Мы, преемники Миклухи Маклая, впоследствии воспользовались этим в своих интересах... Ах, если бы мы все взяли в пример поведение этого человека...»