Итак, еще раз: почему именно на 1938 годе оказалась прерванной публикация серии «Документы внешней политики СССР»?

Вот какими соображениями по поводу решения высшего советского руководства приостановить продолжение серии делился со мной В.М. Холодковский, с которым мы подружились на почве общего интереса к предыстории Второй мировой войны.

Личность замечательная во многих отношениях, В.М. Холодковский, выпускник Академии общественных наук при ЦК КПСС, начинал как специалист по истории советско-финских отношений. Тематика его трудов затрагивала различные аспекты истории советской внешней политики — от Ленина до Сталина. Исследовательская скрупулезность сочеталась в Викторе Михайловиче с опорой на документальные источники на различных языках, и не только европейских. Его научная любознательность не знала границ, распространяясь на многие вопросы всеобщей истории, особенно проблемные и спорные. Так, он написал статью о пожаре в Москве 1812 года после вступления в нее Наполеона, обнаружив явное несоответствие одной из версий причин пожара с данными первоисточника на французском языке. Статью долго держали в редакции журнала «Вопросы истории» и она вышла в свет лишь тогда, когда в связи с приездом в СССР генерала де Голля в 1966 г. решено было откликнуться на это событие [4] .

Показательно, что тексты В.М. Холодковского проходили через цензуру выхолощенными. А в начале 1980-х годов он вынужден был оставить работу в Институте всеобщей истории Академии наук СССР из-за гонений по партийной и административной линиям, которым он подвергся после заявления на международной конференции о персональной ответственности Сталина и Молотова за советско-финскую «зимнюю войну» 1939–1940 годов.

С точки зрения советских руководителей, рассуждал Виктор Михайлович, приостановка публикации на 1938 годе — единственно приемлемое решение. Их глубокий интерес в том, чтобы постараться вообще забыть о советско-германском пакте 1939 г., один факт повторной публикации которого неизбежно повлечет за собой массу крайне нежелательных для Кремля вопросов. Возобновятся дискуссии о роли пакта в развязывании Второй мировой войны, об обстоятельствах «сталинского натиска на Запад» в 1939–1940 годах, о масштабах военно-политического сотрудничества с нацистской Германией после заключения пакта. Не говоря уже о том, что неизбежно будет поднят вопрос о секретном дополнительном протоколе к пакту, существование которого упорно отрицалось советской стороной. Так в повестке дня международной политики вновь окажутся многие политико-дипломатические и территориальные проблемы в Европе, оставшиеся со времени Второй мировой войны и разделявшие капиталистический Запад и социалистический Восток. Проблемы, решение которых потребовало бы определенного пересмотра итогов войны, зафиксированных в Ялте и Потсдаме. Что целиком подтвердилось в дальнейшем, приведя в 1989–1991 гг. к крушению советской коммунистической империи и самой общественно-политической системы в СССР.

О мотивах, по которым было прекращено на 1938 годе издание серии «Документы внешней политики СССР», можно судить также по поведению последнего Генерального секретаря ЦК КПСС М.С. Горбачева, публично отрицавшего существование в советских архивах секретного протокола, хотя он был ознакомлен с оригиналом протокола заведующим Общим отделом ЦК КПСС В.И. Болдиным. (Как говорил один из моих коллег: «Общий отдел — самый главный отдел ЦК».) Видел он и подписанную И. Риббентропом и Сталиным карту, по которой была проведена линия разграничения советско-германской границы после раздела Польши. По воспоминаниям Болдина, изучив документы, Горбачев приказал: «Убери подальше!». Когда он узнал, что секретные протоколы не уничтожены, воскликнул: «Ты понимаешь, что представляют сейчас эти документы?!»{11}.

Официально объявленная международно-правовая преемственность между Россией советской и постсоветской много шире, охватывая различные сферы общественно-политической жизни страны. Включая историю и — что особенно примечательно — предысторию Второй мировой войны. При изучении которой сразу сталкиваешься с тем, что, как ни странно, все еще сохраняют силу грифы «Секретно» и «Совершенно] секретно», проставленные на партийно-государственных материалах советского времени, когда на многое вводился запрет.

Практически недоступны для рядового исследователя материалы Президентского (бывшего Кремлевского) архива. В том числе, по-видимому, большая часть знаменитой «особой папки» — документов с грифом наивысшей секретности, которым помечены более 60 тысяч таких папок {12} . По данным составителей сборника документов «Сталинское Политбюро в 30-е годы», остается в закрытом «ведомственном» Президентском архиве и весь комплекс особых протоколов Политбюро ЦК КПСС {13} . Бывший пресс-секретарь Президента Российской Федерации С.В. Ястржембский свидетельствовал: «Архив президента располагает многими еще не известными общественности материалами» {14} . [5]

Важное свидетельство, учитывая, что остаются засекреченными не предназначенные для публикации партийные документы КПСС, тем более — имеющие отношение к внешней политике. Рассмотрение «вопроса НКИД» на заседаниях Политбюро ЦК, судя по его протоколам, неизменно сопровождалось припиской: «особая папка». В одной из таких папок в конце концов — через полвека! — и был обнаружен оригинал секретного дополнительного протокола к советско-германскому пакту 1939 г. на русском языке.

Но и сегодня о переговорах в Кремле в августе-сентябре 1939 г. с участием И.В. Сталина, В.М. Молотова и министра иностранных дел нацистской Германии И. Риббентропа, предшествовавших заключению двух советско-германских договоров, приходится судить по записям немецкой стороны. Другая сторона, по советской традиции, продолжает уверять, что записи ее переговоров то ли не велись вообще, то ли не сохранились. В то же время, например, опубликован советский документ о том, что в октябре 1939 г. по запросу германского посла в СССР Ф. Шуленбурга ему были переданы «цитаты из высказываний т. Сталина в беседе с Риббентропом» на переговорах в сентябре 1939 г., результатом которых стал советско-германский договор о дружбе и границе от 28 сентября 1939 г.{15} Значит, советская запись переговоров все-таки существовала. Вместо публикации нашей записи переговоров (со сталинскими «цитатами») составители соответствующего, 22-го тома серии «Документы внешней политики СССР» отсылают исследователя к помещенной в примечаниях в конце тома немецкой версии хода переговоров, видимо, вполне заслуживающей доверия как исторический источник{16}. Невольно вспоминаются ленинские слова о тайне, в которой рождаются войны, на этот раз в применении к скрытному механизму выработки и принятия внешнеполитических решений в бывшем Советском Союзе, решений, определявших судьбы целых народов, а то и всего мира.

В ноябре-декабре 1993 г. Институт всеобщей истории РАН дважды обращался с запросом в Президентский архив с просьбой предоставить мне возможность ознакомиться с документами Политбюро, отражающими как подготовительный этап, так и ход переговоров о заключении советско-германских договоров от 23 августа и 28 сентября 1939 г. {17} Безрезультатно. Последний отказ (после настойчивой просьбы ответить письменно) сопровождался ссылкой на то, что запрашиваемые материалы заседаний Политбюро переданы в Российский Государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ — в то время РЦХИДНИ) и после рассекречивания будут предоставлены для открытого использования {18} . Действительно, секретные материалы Политбюро — так называемые «особые папки» — были переданы в РГАСПИ в 1995 г., но только подписные протоколы, неполные по сравнению с протоколами подлинными. И первоначально только за 1923–1939 гг. в количестве 25 дел {19} (позднее эта практика была расширена). Мало того, что передача осуществлялась, мягко выражаясь, неспешно. Часть полученных архивных материалов была помещена в восстановленный спецхран, доступ куда, как и в советские времена, нужно оформлять особо [6] . Некоторые другие материалы, помимо «особой папки», переданы в копиях, без резолюций лиц, которым они адресовались.

Наивысшей тайной окружена деятельность Сталина. Из 1703 дел архивного фонда Сталина, переданного из Президентского архива в РГАСПИ, свыше 300 до сих пор отсутствуют. Моя попытка обнаружить письмо И. Эренбурга, направленное им Сталину в марте 1949 г. (в разгар кампании против «безродных космополитов»), ничего не дала, кроме подтверждения того, что переданные в РГАСПИ материалы фонда Сталина перед этим прошли отбор. Запрещен доступ ко всей переписке Сталина с карательными органами, ведомствами обороны, иностранных дел и т.д.{20}