И уже на следующий день А. Гитлер, принимая министра иностранных дел Италии Г. Чиано, оценивал обстановку в Европе в связи с приближающимся германо-польским вооруженным конфликтом как крайне благоприятную для себя: «Россия не предпримет ничего. Переговоры в Москве характеризовались полным провалом. Франко-британские военные миссии были направлены в Россию исключительно, чтобы прикрыть крупную политическую неудачу. Наоборот, очень благоприятно развиваются русско-германские контакты, и именно на этих днях поступило русское предложение направить в Москву германского представителя, который должен вести переговоры относительно пакта дружбы»{377}.

Но как быть в таком случае с публичными заявлениями Кремля о том, что советско-германский пакт был следствием, а не причиной провала советско-западных переговоров? И что оказалось неприемлемым для советской стороны в переговорной позиции стран европейского Запада?

Вот что писала в передовой статье в первую годовщину советско-германского пакта газета «Правда» — рупор сталинского руководства. Неудачу советско-западных переговоров газета объясняла тем, что «СССР стремился к осуществлению своих государственных задач в районах западных границ нашей страны и к укреплению мира, а анг- ло-французская дипломатия — к игнорированию этих задач СССР, к организации войны и вовлечению в нее Советского Союза»{378}. Осуществления каких «государственных задач» вдоль своих западных границ добивался Советский Союз? И почему западные деятели, в отличие от советских, не видели связи между «задачами» внешней политики СССР и «укреплением мира»?

Предоставим слово В.М. Молотову, в то время главе советского правительства, разделяющему со Сталиным ответственность за предвоенную советскую внешнюю политику: «Мы вели переговоры с англичанами и французами до разговора с немцами: если они не будут мешать нашим войскам в Чехословакии и Польше, тогда, конечно, у нас дела пойдут лучше. Они отказались…»{379}. Не менее откровенен Сталин, слова которого о том, что «англичане и французы хотели нас иметь в батраках и притом за это ничего не платить!» в полном варианте вынесены в эпиграф данной главы{380}.

Разумеется, никакого предпочтения переговорам с западными странами не отдавалось. Ведя гласные переговоры с ними и одновременно негласные «разговоры» с Германией, сталинское руководство хотело выжать максимум выгод из своего третейского положения. Из ситуации, когда обе стороны близкого военного конфликта — и демократические Англия с Францией, и нацистская Германия — добивались советской поддержки. Если западные страны нуждались в советской военной помощи, то для Германии важно было, нейтрализовав СССР, выиграть время.

В сталинско-молотовских рассуждениях ни слова об официально провозглашенной цели советско-западных переговоров — защитить всеобщий мир, сообща остановить агрессию нацистской Германии. Задачи, казалось бы, приоритетной. Зато они подтверждают, что интерес Кремля к переговорам стимулировался давними планами добиться, так или иначе, распространения своей власти на территории за пределами Советского Союза, прежде всего — на территории соседних восточноевропейских стран (Финляндия, страны Прибалтики, Польша, Бессарабия), некогда входивших в состав дореволюционной России.

Более глубокое выяснение вопроса о том, из-за чего разошлись стороны на московских тройственных переговорах, требует дополнительного внимания к советской позиции на этих переговорах.

Показательно, что советские руководители, в отличие от западных лидеров, неохотно делились с общественностью своей страны информацией о ходе московских переговоров. Редкие публичные заявления о переговорах внушали мало оптимизма относительно их исхода. Так, в сообщении ТАСС от 10 мая 1939 г. англо-французский подход к проблеме безопасности в Восточной Европе оценивался как не обеспечивающий соблюдение принципа «взаимности» в отношении Советского Союза. Американское посольство в Москве полагало, что это сообщение призвано подготовить советскую общественность к возможному отклонению английских предложений (со стороны Запада инициативу в переговорах проявляла именно Англия, Франция следовала за ней){381}.

Сообщение ТАСС появилось в печати через неделю после смещения М.М. Литвинова и назначения вместо него в народный комиссариат иностранных дел СССР В.М. Молотова. В конце мая новый нарком иностранных дел (совмещавший эту должность с обязанностями главы правительства), выступая на сессии Верховного совета СССР, говоря о переговорах с Англией и Францией, сделал упор на неприемлемость западных предложений — «если смотреть на дело с точки зрения взаимности»{382}. Как бы забыв, что англо-французские гарантии безопасности, предоставленные Польше и Румынии в апреле-марте 1939 г., уже давали преимущество СССР. Так как в случае нападения Германии на Советский Союз через эти две страны ему была обеспечена, в силу объявленных западных гарантий, помощь со стороны и Англии, и Франции.

Найденная формула обвинения западных участников переговоров в нарушении принципа взаимности и равных обязанностей получила развитие в статье А.А. Жданова, опубликованной в «Правде» в конце июня 1939 г. под названием «Английское и французское правительства не хотят равного договора с СССР». Один из близких в то время к Сталину кремлевских руководителей, Жданов обвинил западных партнеров Советского Союза по переговорам в том, что они за такой договор, в котором «СССР выступал бы в роли батрака, несущего на своих плечах всю тяжесть обязательств», став тем самым «игрушкой в руках людей, любящих загребать жар чужими руками». Статья завершалась выводом, что, «спекулируя на мнимой неуступчивости СССР», западные страны стараются «облегчить себе путь к сделке с агрессорами»{383}. Использованные Ждановым формулировки представляли собой парафраз критических высказываний Сталина на XVIII съезде ВКП(б)» в адрес государств Запада.