Центр тяжести сталинской правки — в критике с классовых позиций политики стран Запада, особенно Англии. Страны эти, полагал Сталин, «еще больше», чем фашизма, боятся мирового революционного движения.

Рассмотрим в этой связи несколько подробнее положение американского документа о том, что в Мюнхене английскому премьеру Н. Чемберлену уже пришлось считаться с тем, что Запад не только не мог рассчитывать на помощь СССР, но вынужден был учитывать признаки его сдвига в сторону Германии. По официальной же версии Советский Союз стоял за самый решительный отпор домогательствам Гитлера в отношении Чехословакии, вплоть до вооруженного. Даже и в том случае, утверждается в официозной «Истории внешней политики СССР», если Франция откажется от своих союзнических обязательств перед Чехословакией и СССР{159}.

Давно опубликован текст телеграммы, направленной от имени правительства СССР президенту Чехословакии Э. Бенешу в ответ на запрос последнего о советской позиции в связи с германскими ультимативными требованиями. Она содержала, как теперь известно из так называемой «особой папки» (наивысший гриф секретности), принятые на заседании Политбюро ЦКВКП(б) 20 сентября 1938 года пункты с подтверждением советской готовности оказать «немедленную и действенную помощь» Чехословакии как по условиям советско-французского договора, так и по обязательствам СССР как члена Лиги наций на основании статей 16 и 17 ее Устава. Но — «если Франция останется ей [Чехословакии] верной и также окажет помощь» или если Чехословакия обратится за помощью в Совет Лиги наций{160}.

«Принципиальность» Политбюро в вопросе оказания помощи Чехословакии может быть оценена по достоинству лишь при ее сопоставлении с появившейся за день до этого в «Правде» сталинской оценкой международного положения (в уже упоминавшемся международном разделе последней главы «Краткого курса истории ВКП(б))». Которое, напомним, характеризовалось Сталиным как фактическое начало второй империалистической войны, развязанной фашистскими агрессорами при пособничестве так называемых демократических стран Запада, которые, как подчеркивалось, больше боятся революционного движения, чем фашизма. Приходится повторить: ни о каком внешнеполитическом выборе в пользу той или иной группы государств, фашистских или нефашистских, речи не было.

Поэтому вряд ли решение Политбюро от 20 сентября можно считать знаковым для советской внешней политики. Оно лишь подтверждало советские обязательства по советско-чехословацкому и советско-французскому договорам от мая 1935 года, которые формально оставались в силе. К тому же риск войны с советским участием был невелик, поскольку Сталин (как он только что показал своим анализом международного положения в «Правде» от 19 сентября) не верил, что Франция, а вслед за ней и Англия решатся на вооруженное столкновение с Германией из-за претензий последней на Судетскую область Чехословакии, населенную преимущественно этническими немцами.

В самом начале сентября 1938 года народный комиссар иностранных дел СССР М.М. Литвинов дал недвусмысленный ответ на запрос французского поверенного в делах в СССР Ж. Пайяра (сделанный по поручению министерства иностранных дел Франции), на какую помощь со стороны СССР может рассчитывать Чехословакия. Ответ был таков: Франция обязана помогать Чехословакии независимо от советской позиции, «в то время как наша помощь обусловлена французской…». И чтобы проверить искренность партнера по советско-французскому договору, Литвинов предложил созвать совещание представителей советской, французской и чехословацкой армий{161}. 8 сентября заместитель наркома иностранных дел В.П. Потемкин, принимая английского посланника в Москве виконта Чилстона, вновь заявил, что Советский Союз не обязан вмешаться, пока Франция не выступит активно в поддержку Чехословакии. Из беседы посланник вынес впечатление, что Потемкин не верил в наличие у Франции политической воли на «быстрый и решительный шаг»{162}.

Ничего не дала и упоминаемая в документе «Подлинное толкование Мюнхена» встреча в Женеве М.М. Литвинова с французским министром иностранных дел Ж. Бонне. Сообщив об отказе англичан принять советское предложение о созыве совещания Англии, Франции и СССР и их совместном заявлении (в попытке добиться большего, чем франко-советский договор){163}, Бонне «разводил руками, что, мол, ничего сделать нельзя. Никаких предложений он не делал, и я также был сдержан», телеграфировал в Москву Литвинов{164}.

Принимая решение 20 сентября о готовности оказать Чехословакии «немедленную и действенную помощь», при условии выполнения Францией своих обязательств, Политбюро, как уже указывалось, мало чем рисковало. Сомнений в том, что западные страны скорее уступят требованию Германии передать ей чешскую Судетскую область, чем согласятся на сотрудничество со Сталиным, не оставалось. Недоверие Запада к Советскому Союзу и его военным возможностям усилилось в связи со сталинским Большим террором, пик которого пришелся на 1937–1938 годы и который повлек за собой уничтожение почти половины всего командного состава Красной Армии, в особенности высшего. Нарком обороны К.Е. Ворошилов докладывал на Военном Совете, что из армии «вычистили» более четырех десятков тысяч человек{165}. «Сталин и его подручные буквально утонули в репрессивных делах», пишет отечественный автор, комментируя факт принятия только за один 1938 год шести постановлений ЦК ВКП(б) по репрессивным делам{166}. Всего за два года (1937–1938) было арестовано 1 372 392 человека, из них 681 692 расстреляны{167}. Это была одна из веских причин, по которой советские заверения о готовности оказать вооруженную помощь Чехословакии воспринимались на Западе более чем скептически.

Заслуживают внимания и такие документированные факты.

21 сентября, выступая на пленарном заседании Ассамблеи Лиги наций, М.М. Литвинов (имея в виду телеграмму Э. Бенешу из Москвы с пунктами постановления Политбюро) заявил, что советское правительство «дало совершенно ясный и положительный ответ» на запрос Чехословакии{168}. Однако через два дня, 23 сентября, Литвинов в срочной («вне очереди») телеграмме из Женевы предупреждал, что «нужны более убедительные доказательства», чтобы остановить далеко зашедшего Гитлера. Полагая неизбежным советское вовлечение в европейскую войну, для предотвращения которой он считал необходимым «сделать все», Литвинов предлагал объявить хотя бы частичную мобилизацию и провести в прессе «такую кампанию, что заставила бы Гитлера и Бека (министра иностранных дел Польши, которая присоединилась к Германии и Венгрии в территориальных требованиях к Чехословакии. — В. Н.) поверить в возможность большой войны с нашим участием… Необходимо действовать быстро»{169}.