Шрифт:
Возвращаясь к вопросу об истоках советско-германского сотрудничества, следует отметить, что прежде всего обе страны. Советский Союз и Германию, объединило их общее ущербное международное положение после Первой мировой войны, разделившей Европу на страны-победители и страны-побежденные. Ленин, отмечая тяжесть обязательств Германии по Версальскому договору, предвидел, что в создавшихся условиях она «толкается на союз с Россией»{579}. Сталин пошел дальше, подчеркивая геополитическую составляющую их взаимного тяготения. Летом 1940 г. (кстати, после капитуляции Франции), принимая английского посла С. Криппса, он заявил, что стремление «изменить старое равновесие сил в Европе, которое действовало против СССР… послужило базой для сближения СССР с Германией»{580}. В меморандуме об этой беседе, врученном по указанию Сталина германскому послу в Москве Ф. Шуленбургу, говорилось, что Советский Союз «предпримет все меры для того чтобы предотвратить восстановление прежнего баланса сил в Европе»{581}. Чем не аргумент за концепцию происхождения Второй мировой войны как продолжения первой, которой придерживаются некоторые зарубежные историки?!
С установлением нацистского режима в Германии ее единение с Советским Союзом в неприятии западных либерально-демократических ценностей могло лишь усилиться — по неписанному закону общности идеократических государств, жестко пресекающих любые проявления инакомыслия.
Провозглашенный Гитлером поход против большевизма (не без расчета на нейтрализацию западных стран) привел к быстрому ухудшению двусторонних отношений. Сталин, однако, не терял надежды на то, что рано или поздно ему удастся найти общий язык с Гитлером. Согласие последнего в мае 1933 г., после почти двухлетних проволочек, на продление Берлинского договора 1926 г. Москва вполне могла оценить как некий позитивный сигнал. Правительственная газета «Известия» в передовой статье, приветствуя продление Берлинского договора, в завершение писала: «Дружественные отношения вызывают дружественный ответ, враждебные действия вызывают соответствующий отпор»{582}.
На очередном партийном съезде в январе 1934 г. Сталин в откровенной форме призвал Гитлера вернуться к прежним партнерским советско-германским отношениям.
Говоря о причинах «перелома» в отношениях с Францией (и с Польшей), он связал это с «некоторыми (всего лишь! — В. Н.) изменениями в политике Германии, отражающими рост реваншистских и империалистических настроений в Германии»{583}. Что, как следовало из его дальнейших рассуждений, не имело решающего значения. На готовность урегулировать отношения с Германией, не ожидая от последней принципиального пересмотра ее политики, указывали слова Сталина о том, что «дело здесь не в фашизме, хотя бы потому, что фашизм, например, в Италии, не помешал СССР установить наилучшие отношения с этой страной… Нет, не в этом дело. Дело в изменении политики Германии»{584}. С советской стороны, давал он знать на съезде, нет препятствий к восстановлению прежних, доверительных отношений — возврату к практике, «получившей отражение в известных договорах СССР с Германией»{585}. К временам, когда с высокой трибуны говорилось о наших «наиболее дружественных отношениях с Германией» (М.М. Литвинов){586}.
Отбросил Сталин как несостоятельные объяснения ухудшения советско-германских отношений изменением критического подхода Советского Союза к Версальскому миру и сближением с Францией. Последовал вывод: «Мы ориентировались в прошлом и ориентируемся в настоящем на СССР и только на СССР. (Бурные аплодисменты.) И если интересы СССР требуют сближения с теми или иными странами, не заинтересованными в нарушении мира, мы идем на это дело без колебаний»{587}.
Почти то же самое Сталин скажет спустя пять лет на XVIII партийном съезде в марте 1939 г., излагая принципы внешней политики Советского Союза: «Мы стоим за мир и укрепление деловых связей со всеми странами… поскольку они не попытаются нарушить интересы нашей страны.., не попытаются нарушить прямо или косвенно интересы целости и неприкосновенности границ Советского государства»{588}. Эти слова были расценены как приглашение нацистской Германии, уже приступившей к завоеваниям в Европе, к переговорам на предмет урегулирования двусторонних отношений. Тем более что им предшествовало заявление Сталина о том, что для советско-германского конфликта нет «видимых на то оснований»{589}.
В пропагандистской войне против Запада советская сторона была не прочь козырнуть номинально сохранявшими свою силу бессрочными Рапалльским и Берлинским договорами с Германией {590} . [50] Не ограничиваясь на переговорах с И. Риббентропом в Москве в сентябре 1939 г. заявлением о том, что «основным элементом советской внешней политики всегда было убеждение в возможности сотрудничества между Германией и Советским Союзом» {591} , [51] Сталин подчеркнул: «Советское правительство в своей исторической концепции никогда не исключало возможности добрых отношений с Германией» {592} .
50
Статья была написана по указанию Сталина заместителем народного комиссара иностранных дел СССР в 1937–1940 гг. В.П. Потемкиным, прикрывшимся псевдонимом.
51
Цитируется по немецкой записи переговоров Сталина и Молотова с Риббентропом, завершившихся подписанием Договора о дружбе и границе между СССР и Германией от 28 сентября 1939 г. и двух секретных дополнительных протоколов.
Западноевропейские лидеры, еще за несколько лет до заключения советско-германского пакта, считались с возможностью сближения СССР с Германией, несмотря на острое идейно-политическое противостояние между ними.
Вот один из многих примеров.
В марте 1935 г. Сталин получил очередное разведывательное сообщение, которым придавал первостепенное значение. Сообщение было основано на документах МИД Франции, составленных в связи с миссией в Париж министра иностранных дел Англии А. Идена. На нем пометы: «Важно (правдоподобно)» и «Мой архив»{593}.
Приведем ту часть агентурного сообщения, которую подчеркиванием выделил из всего документа Сталин:
«По мнению министра иностранных дел Франции П. Лаваля, совершенно ошибочно рассматривать СССР и гитлеровскую Германию, как держащих друг друга в страхе, разрешая таким образом западным державам мирно извлекать пользу из этой враждебности. Германо-советская враждебность вовсе не является неизменным фактором международной политики, на котором можно было бы базировать политику на длительный срок. Похоже даже на то, что в этой враждебности есть известный расчет, и что Германия пытается вовлечь Францию в торг, при котором СССР был бы предоставлен Германии. Добившись от Франции свободных рук в отношении СССР. Германия смогла бы очень хорошо сговориться с СССР к невыгоде Франции»{594}.