25.08.2010

Надо мной висит дамоклов меч. Надо написать «рыбу» для справочника, издаваемого Пушкинским домом, о себе.

С одной стороны, я люблю энциклопедии, как сухой остаток. С другой, выносить самому себе «смертный приговор» – сомнительная радость.

Но все-таки я полез в пухлую пыльную папку с рецензиями, и начал писать донос на самого себя.

Был у Кудрякова когда-то такой персонаж – «маэстро Доносов» в повести «Профессор астрономии», слушаньем которой я упивался в пенальчике на Боровой.

Перепросмотр – сложная процедура. Я ее побаивается, и мешает мне завершить сериал «Эго».

Придется сочинить еще одну серию для Пушдома, отправить свою шкурку на пушной аукцион.

– Продано!

Лену Шварц отвезли в ближайший морг психиатрической больницы, где часто лежал Олег Охапкин. Я помню, как она относила ему туда передачу. Охапкин умер в этой больнице и лежал до Лены в этом же морге. Морг прямо напротив Троицкого собора. Мы просто перенесли гроб через улицу. Лену подхоронили к маме на Волковском кладбище.

Могила Олега оказалась в нескольких десятках метров от Лениной. А между ними – Борис Понизовский, и все они похоронены вместе с мамами.

Все компактно, как в энциклопедии.

Однажды с Кириллом Козыревым и Борисом Останиным были на могиле Кудрякова, а потом отправились на могилу Эллика Богданова. Все этот разные концы бескрайнего Волковского кладбища. Борис похоронен с мамой, Эллик с папой.

Потом мы зашли в гости к Элле Липе, и я впервые в жизни увидел Веру Курочкину, последнюю жену Эллика.

Аркадия Бартова недавно похоронили в Комарово, там открыли новый участок кладбища, и как положено истинному постструктуралисту, он оказался на границе старого и нового сегментов Пантеона.

Давным-давно Кудряков позвал меня помянуть свою бабушку. Она дожила до ста или больше лет. Разбирала мулине на подоконнике весь остаток дней, по словам Бориса Александровича, а до этого полвека трудилась на ткацкой фабрике.

Прихожу на Свечной. Боб пьян в дупель. В его комнатке сидит за пустым столом приглашенный по тому же поводу неизвестный мне художник. А времена суровые – антиалкогольные. Мы пытаем Бориса, как партизана, где бутылка? Он мычит невразумительное.

Иду с дипломатической миссией к Анне Николаевне. Понимаете, Борис пригласил нас помянуть вашу маму… Все спиртное у Бориса, следует категорический отказ. Мы с художником твердо убеждены, что опохмел где-то заныкан, но Кудряков уже храпит.

Несолоно хлебавши, тащимся куда-то в район Финляндского вокзала, там можно добыть спиртное без талонов, а потом едем ко мне на Исаакиевскую

Спустя какое-то время Борис сказал, что художника убили, когда он сидел в будочке на железнодорожном разъезде.

А я забыл, как его звали. И спросить теперь не у кого.

С моим двоюродным братом, настоящим полковником, а был он тогда либо капитаном, либо старшим лейтенантом, решили навестить могилу бабушки.

Он взял бутылку коньяка, я, как малоимущий, хрустальную стопку и шоколадку. Бабушка была похоронена на Северном кладбище, в Парголово. Была поздняя осень, пошел снег, он покрыл все могилы. Ландшафт радикально изменился, и мы долго блуждали по громадному кладбищу, ища могилу бабушки. Уже совсем отчаялись. Давай выпьем, предложил я. А мы хотели это сделать на могиле, как положено.

Приложились.

Мир преобразился, и могила бабушки была найдена тут же. Кожаное пальто, в котором будущий полковник был на кладбище, он больше не надевал до весны. В апреле полез в карман и обнаружил мою хрустальную стопку.

А к бабушке подхоронили двух ее дочерей, Надю и Любу.

В памяти яркая картинка: родственник бродит под густым снегопадом среди белеющих крестов и пирамидок со звездами, как в каком-то карликовом лесу. Полная тишина. Дорога еще не была проложена рядом. Никого. Начинаются сумерки. И внезапная мысль-озарение. А стоит ли возвращаться в город. Тут так хорошо!

Серафимовское кладбище. Мы на могиле тетушки. Пьем водку. Яркое зимнее солнце. Вдруг родственница демонстративно улыбается мне, ощерив зубы. Я недоуменно смотрю на нее. Она продолжает дарить меня широкой улыбкой.

Оказалось, ей недавно поставили новые протезы. Она просто демонстрировала их.

Это было страшно.

Словно сквозь человеческую глупость ухмылялся дьявол.

А на могиле Лены Шварц выбита скупая надпись:

Елена Шварц.

17.V.1948 – 11.III.2010

26.08.2010