Библиотека А. С. Пушкина.

Пушкин правильно считал библию собранием поэтических легенд и сказаний еврейского народа, и этим фольклором он интересовался, как и всеми явлениями народной поэзии. О литературном характере таких интересов Пушкина свидетельствуют постоянные его упоминания «священных» книг наряду с поэтическими именами и шедеврами: «библия и Шекспир», «библия и Вальтер Скотт», «Илиада и библия». Таков же его чисто литературный подход к четьи минеям — «прелесть простоты и вымысла», словно речь идет о Декамероне или Кентерберийских рассказах. Интересует в первую очередь стиль старинного повествователя: «Я желал бы русскому языку оставить некоторую библейскую откровенность…»

Но подчас Пушкина занимает этический смысл текста. Так, в известном стихотворении «Отцы-пустынники» (1836) речь идет лишь о правилах практического поведения (осуждение праздности, призыв к уважению окружающих и пр.). Таков же смысл статьи «Об обязанностях человека» Сильвио Пеллико; в отзыве же о сочинении «великого историка» Украины архиепископа Георгия Конисского на первый план выдвигается «цель государственная». Пушкину, как это верно заметил Вяземский, «мистические теории были совершенно чужды и противны» [72] .

Его привлекают исторические и социальные проблемы. В своей библиотеке он прилежно собирает крупнейших историков Франции. Здесь и мастер «художественно-прагматического» метода Барант, развертывающий прошлое в живописных картинах и драматических эпизодах; и ученый исследователь гражданского быта и «борьбы сословий» в процессе роста европейской цивилизации — Гизо, историк строгий и холодный, известный Пушкину и как биограф Шекспира, и как резкий политический памфлетист (граф Нулин возвращается в Россию «с ужасной книжкою Гизота»); здесь и автор «Истории цивилизации в Англии» Оностен Тьерри, который, по собственному свидетельству Пушкина в письме к жене (от 15 сентября 1834 года), сделал его «ужасным политиком». Это был сторонник эпической истории, возрождавший ушедшие века художественной трактовкой археологии и хартий. Исторические труды Тьерри представляли значительный интерес и по своему идейному направлению: он был родоначальником идеи классовой борьбы в научной истории Франции, отстаивал права угнетенных национальностей и видел моральную задачу историка в возбуждении сострадания к обездоленным и униженным. Долгое время он был личным секретарем и виднейшим сотрудником великого социального мыслителя Франции Сен-Симона.

В библиотеке Пушкина имелись основные труды по сен-симонизму: коллективное исследование «Доктрина Сен-Симона», в которой излагались перспективы социального будущего и освещалась выдающаяся роль поэта в создании новых общественных отношений. Другая книга из библиотеки Пушкина — «Сен-симоновская религия» была преимущественно посвящена роли художника и значению изящных искусств в жизни новых обществ. В экземпляре этой книги, сохранившейся в пушкинской библиотеке, ряд мест отчеркнут карандашом.

Такое разнообразие методов и направлений раскрывалось Пушкину в его историко-социальных чтениях. Аристократический либерализм Баранта, конституционный роялизм Гизо, широкая демократичность Тьерри, утопический социализм Сен-Симона — все это привлекает внимание поэта, не захватывая целиком его мысли и убеждений. Из современных французских историков в библиотеке Пушкина имелись также Тьер и Минье, которых он изучал в связи с планом работы о революции 1789 года, и Токвиль, сочинение которого «об американской демократии» Пушкин высоко ценил. Но все эти новейшие методы и жанры европейской историографии не в состоянии отвести его от особого «литературно-исторического» пути, намеченного им еще в годы молодости. Пушкин склонен был рассматривать историю, как сумму биографий, и своей задачей в этой области ставил монографическую разработку жизни отдельных крупных деятелей Уже в кишиневские годы его привлекают «люди с сильными характерами и страстями, с предприимчивым духом», представляющие богатый материал для драматического изображения и увлекательного повествования. Его и позже неизменно занимают в истории

Только сильные личности с сюжетными биографиями привлекают внимание Пушкина-историка. Степан Разин («единственное поэтическое лицо русской истории»), Ермолов, Ганнибал, Петр, Пугачев. Биографическая хроника должна, по ею мысли, развернуть в быстрой и точной композиции фактическую линию жизни героя, одновременно являясь введением к творческому воссозданию его личности в романе или поэме. По свидетельству современника, Пушкин как-то, «коснувшись Петра Великого, говорил, что, кроме дееписания о нем, создаст и художественное в память его произведение». Так подходил он и к личности Пугачева, привлекавшего его еще в начале двадцатых годов История оставалась лабораторией художника. Путь биографа вел к историческому роману.

Искания в разнообразных направлениях сказываются и в основном плане деятельности Пушкина — в художественной литературе. От Франции, чьи великие писатели были его первыми учителями, Пушкин все более склонен обратиться к Англии, высоко ценя Барри Корнуоля и Вальтера Скотта. «Британия — есть мать поэтов величайших», говорил еще Карамзин, утверждая, что с арены поэзии должны уйти «священные тени Корнелей, Рааинов, Вольтеров» В тридцатые годы Пушкин теоретически вполне разделяет это мнение, нередко отмечая глубокий упадок современной французской словесности, хотя на деле остается и теперь под ее обаянием. Стендаль, Мериме, Мюссе, Сент-Бев вызывают его похвалы и даже восхищение. Он, несомненно, интересуется Гюго и Бальзаком (хотя и с рядом оговорок). «Красное и черное» получает его высокую оценку задолго до признания этого романа европейской критикой. «Итальянские и испанские сказки Мюссе отличаются живостью необыкновенной, пишет Пушкин в 1833 году. — Драматический очерк «Les marrons du feu» [«Жареные каштаны»] обещает Франции романтического трагика» [73] . Молодой Сент-Бев в своем стихотворном сборнике «Жизнь, стихи и мысли Жозефа Делорма» восхищает Пушкина «редкой искренностью вдохновения» и вызывает сравнение одной из его элегий с «лучшими произведениями Андрея Шенье» Наконец «острый и оригинальный писатель» Проспер Мериме раскрывает Пушкину основной источник для его «Песен западных славян»

В основном цикл этот представляет собою вольную передачу известных опытов Мериме, стремившегося воссоздать «местный колорит» придунайских народностей («Гузла, или антология иллирийских стихотворений, собранных а Далмации, Боснии, Кроатии и Герцеговине»). Но частично Пушкин пользовался песнями Вука Караджича и, вероятно, рассказами сербских воевод, посещавших в Кишиневе полковника Липранди. Возможно, что сыграли роль и воспоминания об одесских беседах с далматинцем Ризничем, издавшим в 1826 году «Сербиянку» Милутиновича. В этой поэме были разработаны некоторые эпизоды, послужившие и пушкинским песням, — убийство Кара-Георгием своего отца, прославление воеводы Милоша. Вообще темы героической борьбы за национальную независимость проходят основным мотивом через пушкинский цикл и придают ему подлинный исторический драматизм. Во всех песнях ощущается исконная близость поэта к языку, характеру, сказаниям, стиховому складу родственных балканских народностей, и это сообщает особую жизненность этнографической экзотике «Гузлы». Во всяком случае, романтические баллады Мериме зазвучали на русском языке в стихах Пушкина как подлинный эпос славянских народов.