Шрифт:
— Ну, видно, приходится мне итти, — сказал Яшка. — Готовь закуску.
Он ушел. С минуту Маша и Таня сидели в оцепенении.
— Бежи, Маша! — шепнула Таня.
— Обе уходите, обе, — хрипло проговорила Васса Тимофеевна. — А мне нож дайте вострый…
Маша в нерешительности постояла и, торопливо обняв Таню, потом Вассу Тимофеевну, еле сдерживая слезы, бросилась в сени.
С минуту стояла такая тишина, что Таня услышала, как стучит червь-древоточец, прокладывая себе ходы в столетнем бревне. В этой избе жили прадед и дед Вассы Тимофеевны, ее мать и отец. Бревна для новой избы, в которой предстояло жить Тане, лежали возле тына, и на этих бревнах сидел Яшка, подстерегая Машу.
Она выбежала из дому, на бегу повязывая платок, и вдруг увидела Яшку.
— Куда же ты, невестушка? — сказал он, медленно подходя к ней, и вдруг, размахнувшись, ударил ее кулаком в лицо…
Маша очнулась от страшного грохота. В избе зазвенели лопнувшие стекла. Она увидела над собой бледное лицо Тани, залитое слезами. Таня смачивала ее голову холодной водой.
— Что это? Бомбят? — сказала Маша, с усилием открывая затекшие глаза, и только теперь вспомнила, где она и что с ней произошло.
— Голубушка ты моя, Машенька… Как же он тебя изуродовал… зверь окаянный, — с плачем проговорила Таня.
Маша встала с постели, но голова ее закружилась, и она бессильно опустилась на скамью у разбитого окна. Она увидела черное облако дыма, стоявшее над соснами, и поняла, что Тимофей сделал свое дело.
Грохот взрывов не прекращался. По улице метались немецкие солдаты и выгоняли людей из домов.
Два немца ворвались в дом и закричали:
— Вон! Вон! Schnell! Schnell! [2]
2
Быстро! Быстро!
Они вытолкали Машу и Таню в сени.
— Нужно взять Вассу Тимофеевну, — сказала Маша.
Но старуха крикнула:
— Не пойду я никуда со своей хаты! Нож мне дайте!
— Schnell! Schnell! — кричали солдаты, подталкивая девушек прикладами.
— Дайте хоть хлеба кусок отрезать матери больной, — сказала Таня и возвратилась в дом.
Она вышла минуты через три, вытирая слезы.
Всех жителей выгнали за деревню, в овраг, и окружили его солдатами. Овраг был небольшой, но глубокий, с обрывистыми откосами. Здесь шемякинцы брали глину для печей. По дну оврага в зарослях ольхи и черемухи бежал ручеек, пробиваясь из недр земли живым, кипучим ключом. В обрывистых откосах чернели норки земляных ласточек. Они уже улетели на юг, чтобы весной опять поселиться в этих гнездах.
По отрывистым фразам, которыми обменивались между собой солдаты, Маша поняла, что Тимофея увидели в тот момент, когда он уже выползал из сосновой рощицы. За ним погнались. Тимофей побежал, что-то выкрикивая. В него выстрелили и ранили в ногу. Теперь надо найти того, кто навел его на склад… Говорят, вчера возле склада прогуливался парень с какой-то девицей. Парня схватили, а девицу сейчас найдут. Она здесь, в овраге.
«Ну вот и все», — подумала Маша, с жадностью вглядываясь в траву, в темную зелень ольховых листьев, — ей казалось, что она в последний раз видит и эту траву, и кусты черемухи, и небо, удивительно голубое.
Пришел комендант Штумм, тяжело дыша и отдуваясь, он остановился на краю обрыва, посмотрел вниз, на дно оврага, где столпились люди и громко крикнул:
— Мария Орлофф! Виходить здесь!
Маша с тоской взглянула на Таню, сделала шаг, остановилась, не с силах дальше итти.
— Прощай, Танечка! — прошептала она, стиснув руку подруги.
— Стой! — тихо сказала Таня.
Таня удержала Машу за руку инстинктивно, не отдавая себе отчета, что из этого выйдет, — ей просто казалось немыслимо расстаться с Машей. Взглянув на пестренькое ситцевое платье ее, Таня вспомнила, как они вместе выбирали этот ситец в магазине, потом долго придумывали фасон и, наконец, сшили себе одинаковые платья. Таня вспомнила и тот зимний вечер, когда Маша поразила ее своей пляской, и первый весенний трудный выезд в поле, и ночной разговор о необыкновенной любви, — все, что эта девушка принесла в ее мелкую и скучную жизнь и сделала ее светлой и радостной. Воспоминания промелькнули мгновенно, как вспышка молнии, слившись в прекрасный образ совершенного человека. И, уже в полном самозабвении, Таня решила, что она должна во что бы то ни стало спасти Машу… Как хорошо, что они одеты в одинаковые платья! Нужно только прикрыть лицо платком…
— Мария Орлофф! — крикнул Штумм, багровея от нетерпения.
Маша шагнула, но Таня опередила ее и решительно пошла к откосу, нагнув голову, пряча лицо под платком. И Маша, только теперь поняв, что Таня хочет спасти ее ценой своей жизни, рванулась за ней, расталкивая людей.
— Пустите! Да что же это… Танечка! — шептала Маша, а ей казалось, что она кричит на весь мир.
Кто-то схватил Машу за руку.
— Очнись! — властно сказал Прохор, удерживая ее. — Ты свое дело не забывай!
«Дело… Какое дело?» — растерянно подумала Маша, припоминая, как и почему она очутилась здесь, в этом овраге. Нет, никакого важного дела ей не поручали… Она пришла в Шемякино сама, чтобы предупредить людей об опасности, чтобы спасти Вассу Тимофеевну…
И вдруг она подумала, что ее «дело» и состоит в том, чтобы помогать людям избавиться от великой беды, что она может и должна сделать для людей еще много полезного, что Таня спасает ее для того, чтобы она спасала других.
— Ну, братцы, слушай мою команду! — заговорил Прохор, внезапно преображаясь: слабый голос его зазвучал непререкаемо. — Становьтесь тесней, чтоб не видать было немцам, пещеру спинами загораживайте! Машеньку спрятать надо в пещере… Вон в той, где мы глину берем. Да поживей! А ты, Машенька, лезь в пещеру! Не мешкайся!