Еще вчера – перед заброской – я не без гордости думал, что знаю хитрую географию архипелага Александра, наверное, лучше его обитателей, особенно вокруг Ситки. Любой пролив или остров, порывшись в памяти, могу представить во всех подробностях! Однако теперь вынужден был признать, что знания мои почти бесполезны. Туземные географические названия мне не знакомы, а визуально пейзаж с воды не узнается, особенно ночью. Индейцы же, похоже, ориентировались здесь как горожанин в квартире, где прожил всю жизнь. Во всяком случае, куда и как плыть они не обсуждали.

Временами становилось совсем темно, но двигались мы стремительно – гребцы работали из всех сил и, к тому же, нам помогало приливное течение. Особенно быстрым оно было в узостях между островов. Признаться, мне становилось несколько не по себе, когда буквально рядом с бортом из тьмы возникала скальная стенка или приходилось пригибаться под ветками прибрежных кустов. Наверное, пользуясь приливом, мы шли не по главному фарватеру…

Одной зарубкой на моем «амулете» стало меньше, когда мы выбрались-таки на открытую воду. Наверное, это была середина ночи. Луна стояла высоко, за облаками она больше не скрывалась, но светила сквозь какую-то дымку. На дальнем берегу краснело несколько пятнышек – надо полагать, это догорали костры в русском лагере.

«Хотя какой он русский?! – размышлял я, любуясь пейзажем. – То ли это основные силы Баранова, то ли это остановилась на ночлег большая промысловая партия из его команды, но в любом случае русских там ничтожное меньшинство. В основном, конечно, это «союзные» алеуты и эскимосы. По документам, силы главного правителя в походе на Ситку насчитывали в своем составе сто двадцать русских промышленных и около девятисот «жителей кадьякских, аляскинских, кенайских и чугатских» под предводительством тридцати восьми тойонов. До места назначения – добрых полторы тысячи километров – все эти «жители» двигались в основном на двулючных байдарках. На сей раз, нарушая все традиции и правила, по дороге – в Якутате – им выдали «множество ружей». Я, помнится, долго не мог понять, что потом делали с кремневками люди, которые их отродясь в руках не держали?»

Нганук перекинулся несколькими фразами с гребцами, они дружно показали ему куда-то веслами, к которым были привязаны их руки. После этого наш корабль в ночной тиши пошел на сближение с вражеским лагерем. Но, конечно, не прямым курсом, а кривым – вдоль берега. Это, надо полагать, для того чтобы нас не заметили раньше времени. А потом был произведен хитрый маневр: пройдя вдоль берега до конца какого-то мыса, лодка быстро продвинулась метров на пятьсот в сторону открытой воды, потом повернулась на 90 градусов и направилась прямо к берегу. В этом месте там никаких костров не было, но на вершине невысокой прибрежной скалы светилось размытое пятно. Чуть позже я догадался, что это тканевая палатка, внутри которой горит свет. Теперь с берега нас было хорошо видно на фоне воды. Однако и гребцы, повинуясь команде, стали плескать веслами – раньше они работали ими практически бесшумно. На берегу, в том месте, к которому мы приближались, обозначилось некое движение, послышались голоса. Это, вероятно, переговаривалась стража, решая, что делать с наглыми ночными гостями. Наконец раздался крик:

– Э-гей! Кто такие? А ну, стой!!

Собственно говоря, так и должно было случиться, однако разрешение этой ситуации в плане Нганука для меня оставалось не ясным. Индеец ничего не объяснил заранее, лишь дал понять, что это, мол, не моя забота. Так и оказалось.

– Пошел на хрен! – вдруг заорал по-русски Нганук. – Заткни хлебало, ублюдок!

Лодка между тем продолжала быстро двигаться к берегу.

– Стой, сука, ща стрельну!

– Я те стрельну! Заткнись, а то весь лагерь подымешь!

– Да кто такой-та?! Куды прешь?!

– До правителя! Весть ему с Кадьяка! Кой день из бата не вылажу, а ты мне орать будешь!?

– Кака-така весть?! – раздался более хриплый и менее испуганный голос. – Не велено к берегу пущать! А ну, стой! Табань, на хрен!

Повинуясь жесту впередсмотрящего, гребцы подняли весла, но каноэ уже достаточно разогналось, чтобы и без их помощи достичь берега. Общение между тем продолжалось:

– Микита, ты чем пушку-то зарядил? – нарочито громко спросил кто-то на берегу.

– Картечью, вестимо! – несколько испуганно ответил невидимый пушкарь. – Как велено было!

– Фитиль-то припалил?

– А то!

– Ну, тады наводи! Ща мы им влупеним, этим …ам!

Лагерь, между тем, действительно стремительно просыпался. Уже обозначилось движение со всех сторон к месту конфликта. Где-то сбоку вспыхнул факел, следом еще один. «Вот это они зря, – подумал я. – Только хуже будут нас видеть».

На бугре, где располагалась палатка начальника, также обозначилось некое движение. Похоже, там кто-то вылез наружу:

– Почто шум, партовые?

– Да прет к берегу нехристь какой-то!

Лодка была уже в десятке метров от кромки воды и продолжала двигаться вперед, правда все медленнее и медленнее. Берег возвышался примерно на метр и, вероятно, круто уходил в воду – ни пляжа, ни отмели здесь не было. Палатку заслонили кусты, растущие на склоне скальной возвышенности. На берегу нас уже поджидали не менее пяти человек с ружьями и, похоже, вот-вот должны были подойти еще. И тут Нганук вдруг громко заверещал каким-то детским, пронзительно тонким голоском: