– Мораль: не выходите замуж за иностранцев, иначе после развода возникнут огромные проблемы с детьми. Даже в Европе можно так сховать крошку, что никакой Интерпол не найдет, чего уж тут говорить про африканскую глубинку.

– Знаешь, о ком мы забыли, прикидывая, где живет Кутя? – спохватилась я. – О домработнице Тамаре Николаевой. Она очень близкий Кутузову человек. Он мог ей доверить свою дочь.

Костин постучал по клавишам ноутбука.

– Тэкс… Тетка тысяча девятьсот двадцать девятого года рождения. Похоже, она жива, причем обитает здесь, неподалеку. Думаешь, Андрей Николаевич такой дурак, что отдал шестнадцатилетнюю девицу с отвратительным характером, предположительно убийцу, пожилой и скорей всего немощной старухе? Николаева может справиться с Кутей? Очень сомневаюсь! Ей самой уход нужен.

– Тамара Федоровна может знать, где находится девушка, – возразила я. – И вообще с Николаевой надо потолковать. Но ты не любишь общаться с пожилыми дамами.

– Не получается у меня с ними контакт наладить, – буркнул Вовка.

– Дай мне адрес Николаевой, я сама ею займусь, – пообещала я.

Костин взял свой телефон и потыкал в экран. Моя трубка тихо блямкнула, приняв эсэмэску.

– Теперь о Ксении Фроловой, – продолжил приятель. – В ее деле полно странностей. В первый раз полиция ее опросила как участницу праздника, и она пояснила, что коробочка с эклерами действительно стояла в холодильнике, на котором висел плакат, запрещающий открывать дверцу. Хозяйка кондитерской сказала, что десерт сделала для себя – она весь день и вечер хлопотала на торжественном мероприятии и намеревалась ночью расслабиться дома, лакомясь пирожными. Врач медпункта подтвердил, что Фролова к ней приходила, значит, некоторое время в кафе ее не было, туда легко мог войти посторонний. Вот показания доктора: «У пациентки был сорван ноготь на пальце ноги, неопасная, но болезненная трамва. Ксения мне рассказала, как это случилось: “Я сама виновата. Бегала между детьми, которые должны были отнести сладкое, увидела вошедшую Горскую. Вообще-то она меня не жалует, но тут решила помочь, и я бросилась к нашей доброй фее. В суете она случайно мне на палец наступила и очень расстроилась. Забинтуйте ногу, у меня еще дел полно!”»

– Ирина Леонидовна в разговоре со мной не упоминала, что травмировала Фролову, – удивилась я.

– Ерунда, – отмахнулся Вовка, – много лет прошло, пожилая дама давно о таком пустяке забыла. Намного интереснее другое. Полиция отпустила кондитершу. А потом в отделение примчался Евгений Богомолов, студент-химик, который у Фроловой заказы развозил. Парень показал результат сделанного им анализа жидкости из шприца, того, что он, по его словам, у Ксении нашел. Это оказался яд для садовых грызунов. Но саму улику он не принес, заявив, что у него в автобусе сумку украли, а шприц в ней был. Естественно, его анализ потом на суде не учитывался, но эта история есть в деле. Только следователь выслушал Богомолова, как явилась Фролова и… призналась в убийстве. Она объяснила: «Отравить я хотела Риту, жену своего любовника, а не гостей вечера, собиралась угостить эклерами только ее. Коробка с ядовитыми пирожными попала на стол случайно. Кутя не виновата, мне не стоило держать упаковку в холодильнике даже с запрещающей его открывать табличкой». Все. После этого заявления она замолчала, говорила лишь «да» или «нет».

Я подвела под разговором черту.

– Выходит, Ксения отбывает срок за свое преступление, ее вина доказана, Кутя ни при чем, общественное мнение зря обвинило девочку в смерти людей.

Костин вынул кошелек.

– Фролова оказалась на свободе через два года после ареста.

– Сколько же ей дали? – опешила я.

– Много, могла еще сидеть и сидеть, – поморщился приятель.

– И как преступница ухитрилась выйти? – недоумевала я.

Костин вытащил кредитку и положил ее на принесенный официанткой счет.

– По болезни. У Ксении обнаружили тяжелый генетический недуг, развившийся якобы от стресса. Жить ей по заключению медиков оставалось пару недель. Учитывая глубокое раскаяние заключенной, безупречное поведение на зоне и тяжесть физического состояния, было принято решение об ее освобождении.

– И ты веришь в эту сказку? – подскочила я.

– Нет, – ответил Костин. – Кто-то явно провернул эту аферу. Кто-то умный и располагающий немалыми связями и средствами. Фролова не могла нанять достойного адвоката, на его услуги у нее не оказалось денег, поэтому ей предоставили бесплатного защитника Валентину Ивановну Пырьеву. Ей было сорок восемь лет, карьеры она не сделала, особым умом и знаниями не отличалась, речи в суде обычно произносила корявые, свидетелям со стороны обвинения задавала глупые, не относящиеся к делу вопросы. У всех интересовалась: «Какое у вас образование? Десять классов? Ясненько». Зачем она это делала? Ответ один: дура. Но на процессе Фроловой Пырьеву будто подменили. Адвокатесса работала блестяще, смутила прокурора, указала на кое-какие ошибки, допущенные следствием, произнесла великолепную защитительную речь, совершила почти невозможное – добилась для подзащитной минимального срока за тяжкое преступление. Напомню, за смерть нескольких человек предусмотрено до двадцати лет или пожизненное заключение, хотя к женщинам проявляют некоторое снисхождение. На этом процессе прокурор потребовал семнадцать годков, а Ксения получила десятку – меньше просто нельзя дать. Я решил связаться с Валентиной Ивановной, полез в базу и выяснил, что она, к сожалению, недавно умерла. Пырьева заболела несколько лет назад, мужественно боролась с недугом, но не смогла его победить.

– Вот почему бывшая адвокатесса, столкнувшись в Италии с Зинаидой Калининой, сказала ей: «Мне надо молчать, но, думаю, пора открыть вам правду». Пырьева понимала, что умирает, – пробормотала я. – Она не знала про освобождение Ксении и хотела, чтобы Зина помогла Фроловой. Даже плохой адвокат знает, как тяжело на зоне человеку, у которого нет на воле близких. Жаль, что с Валентиной Ивановной уже нельзя пообщаться.

– Да, – согласился Костин, – похоже, она могла пролить немного света на эту историю. Интересный штрих: вскоре после вынесения Фроловой приговора Пырьева получила в наследство от очень дальнего родственника трехкомнатную квартиру в Москве. Думаю, она была подставным лицом, настоящий адвокат остался в тени, Пырьева просто зачитывала то, что тот ей писал. Скорей всего умный опытный защитник сидел в зале во время заседаний, прикидывался одним из публики.

Я вынула из сумки пудреницу.

– Зинаиде после встречи с Пырьевой стало очень стыдно, она нашла адрес колонии, куда отправили Ксению, и написала ей несколько писем, но те вернулись обратно. Администрация зоны не сообщила адресату, что Фролова отпущена на волю.

– Правильно, – кивнул Вовка, – такие сведения получают лишь родственники и только с согласия осужденного. Ну и, конечно, полицейские могут все увидеть в особой базе. Теперь о том, где сидела Ксения. Ее отправили в глубь России. У заключенных есть поговорка: «Чем дальше от Москвы, тем ближе свобода». На окраинах хозяин зоны – царь и бог, с ним легче договориться, чем с теми, кто руководит исправительными заведениями неподалеку от столицы. Итог: Фролова отделалась легким испугом.

– И где она сейчас? – спросила я.

Костин криво улыбнулся.

– Бедняжка скончалась в крохотной больничке, в местечке с поэтическим названием «Красные зори» и была кремирована за госсчет. Куда подевалась урна с прахом, понятия не имею.

– Полагаешь, она жива? – не утихала я.

Мой друг глянул в окно.

– Снег пошел, опять Москва намертво встанет в пробке… Вообще-то не исключено, что Ксения действительно тяжело заболела, но кто-то шепчет мне в ухо: «Володя, Фролова под другим именем живет припеваючи». Вопрос: кто ее спас? Вопрос номер два: кто и почему хотел отравить Ирину Леонидовну? И кому так насолила добрая зубная фея поселка, безобидная, искренне всем помогающая старушка?