– Менять человека в его внешней и внутренней сущности, – продолжал профессор Богатырев, – будет и характер общества, которое он создаст и в котором станет жить. Миллионы лет без насилия и принуждения, без страха и волчьих законов неизбежна скажутся как на облике людей, так и на их сознании.

– Сознание!.. – отозвался Добров. – Откуда же взялось это сознание?

– Несомненно, речь идет о крайне редком и необычайно счастливом стечении обстоятельств. Тигр сильнее человека, обезьяна проворнее, гепард быстрее. Мозг человека развивался именно потому, что человек был слабее многих хищников и должен был сражаться с ними. Он уступал в ловкости обезьянам, но оказывался приспособленнее их в тяжелых условиях жизни, он не мог спорить с оленем в быстроте, но умел остановить его камнем, ямой-ловушкой или стрелой. Он был меньше медведя, но не нуждался в его шубе, в его берлоге, не впадал в зимнюю спячку, греясь у костра, который научился разжигать.

Вуд стал ворошить корявым корнем угли. Посыпались искры, повалил дым.

– Если бы человек был слишком силен, слишком ловок, слишком быстр, ему не требовалось бы мышления и изобретательности, он мог бы прожить по-звериному. Мышление понадобилось и развивалось у него потому, что ему трудно было жить без него, он не выжил бы, как, вероятно, не выжили его близкие и менее одаренные сородичи.

– Если бы вы знали, командор, как я молил бога о том, чтобы выжить в пещере! – сказал Керн.

– Человек, живший в пещере, стал человеком потому, что был не слишком силен, ловок, быстр и не слишком слаб и неповоротлив, потому что ему требовалось умеренное количество пищи, высококалорийной и в то же время легко усвояемой после приготовления на огне. Огонь облегчал тяжелые функции организма, способствовал его быстрому развитию и совершенствованию. И, что еще особенно важно, у человека не все время стало тратиться на добывание пищи, у него появился досуг для размышлений, которого нет у зверей, нет у птиц, нет у рыб, досуг, ставший, если так можно сказать, отцом познания, матерью искусства и воспроизведения красоты.

– В руках своих, командор, вы держите красоту, подтверждающую, что господь бог создал людей на Земле и здесь, на чужезвездной Венере, по образу и подобию своему.

– Вольтер говорил, что человек ответил ему тем же, – быстро вставил Алеша.

Керн бросил на него хмурый взгляд.

– Вы ошибаетесь, Аллан, – мягко сказал Богатырев. – Разумные существа похожи друг на друга не потому, что созданы кем-то по определенному образцу, а потому, что существа эти должны были отвечать определенным условиям, обладать свободными от ходьбы 128 конечностями, пригодными для трудовых процессов, стереоскопическими органами зрения и слуха, вертикальным положением тела, обеспечивающим наибольший обзор местности, и экономно использовать для передвижения минимальное количество конечностей.

– Две ноги! – вставил Алеша.

– Словом, на расстоянии километра мы скорее всего могли бы принять разумное существо иного мира за человека, если бы увидели его…

– Но ведь вот оно, вот! Мы уже видим его, командор! – воскликнул Гарри Вуд, показывая на скульптуру.

– И я очень рад, сэр, – внушительно добавил Керн, – что существование этой прекрасной леди в мире венерианских ящеров можно объяснить отнюдь не теорией эволюции, а лишь высшим актом творения.

– Если под высшим актом творения вы подразумеваете создание инженерами космических ракет, то я соглашусь с вами, Аллан.

– Что? Космических ракет? – опешил Керн.

– Вы считаете, она прилетела? – живо спросил Вуд.

– Она или ее предки, – невозмутимо ответил Богатырев.

– Илья Юрьевич!.. – не выдержал Алеша, вскакивая на ноги.

Богатырев успокаивающе поднял руку.

– Откуда прилетели? – спросил Керн. – На космических ракетах?

Богатырев пожал плечами:

– Назовем условно планету, откуда они могли прилететь, Марсом, просто потому, что любой Марс (из нашей солнечной системы или из подобной ей планетной системы 82-й звезды Эридана, близ которой мы находимся), очевидно, меньше земноподобной планеты или даже Венеры, несколько уступающей Земле. Силы тяготения такого Марса не хватало, чтобы удержать частички атмосферы и водяных паров. Молекулы газов отрывались и улетали от планеты в космос. Атмосфера постепенно редела. Но прежде на предполагаемом Марсе атмосфера могла быть плотной и условия зарождения и развития жизни напоминали в общих чертах земные. И они могли быть такими даже раньше, чем на Земле, поскольку Марс был, скажем, дальше от своего светила, чем Земля от Солнца, и потому охлаждался быстрее. И жизнь там должна была возникнуть прежде, чем на Земле или землеподобной планете, и проходить все фазы развития скорее. И разумные существа на нем, на этом условном Марсе, должны были появиться на миллионы лет прежде, чем на планетах, более близких к светилу.

– И миллион лет назад погибнуть без воды и кислорода, – подсказал Доброе-.

– Не погибнуть, – поправил Богатырев, – а лишь оказаться перед перспективой гибели. Марсиане (будем так условно их называть) должны были понимать, что их планета теряет воду и атмосферу. Они обязаны были думать о грядущих поколениях. И у них было три выхода. Первый – погибнуть.

– Нет, нет и нет! – крикнул Алеша.

Гарри Вуд, усиленно закивав, молча поддержал его.

– Второй выход – уйти в глубь планеты, вырыть пещеры, создать в них искусственную атмосферу, водоемы, подземное сельское хозяйство, построить там города и жить, никогда уже больше не видя неба, звезд, светила.

– Мрачно, но возможно, – пожал плечами Керн.

– И, наконец, третий выход: использовать достижения цивилизации и переселиться на соседние планеты, например на Венеру, условную Венеру, с большей массой и находящейся ближе к светилу, словом, где жизнь зарождалась позже и где условия для продолжения жизни, зародившейся на другом космическом теле, благо приятны.

– Я думаю, что разумные обитатели гипотетического Марса могли избрать два пути. Часть населении планета ушла в ее глубины и, быть может, существует и сейчас, и нам еще предстоит задача после возвращения на звездолет предпринять попытку связаться с ними, возможно, биологически изменившимися, приспособившимися на протяжении тысячелетий к новым условиям…