Никакого моста не жгли, просто так всё сложилось. Он есть между ними, крепкий и прочный, а то, что два человека до сих пор не могут связаться друг с другом, — вопрос времени.

— И надежды, — заявила счастливая Зарина, — бедняжка даже думала, что он умер!

Мы ждали прихода Эвелины до шести утра, но она так и не появилась. Сама Зарина должна была рассказать ей о результате поиска, и я даже видела, как она тишком принесла с собой в сумке несколько песенных альбомов, наверняка на подпись.

Мы уже выходили из Здания, как вдруг в конце Вишнёвого переулка увидели силуэт Марты, она бежала, и, увидев нас, замахала руками:

— Подождите! Я не могла раньше, я не могла прийти ночью!

— Думаю, — Вельтон хлопнул Зарину по плечу, — мы тебе не нужны, поболтаете тет — а-тет.

Все ретировались быстрее, чем Зарина успела что-либо ответить. Мы с Тристаном и Вельтоном немного прошли в одном направлении, Нил и Пуля ушли в другом, и Архивариус вскоре свернул в арку, так как дальше ему с нами было не по пути. Как только мы остались одни, я спросила:

— О чём был разговор, когда я ушла за обедом?

— Пустяки.

— Тристан, не нужно врать, пожалуйста…

— Давай отложим это, я должен немного подумать кое над чем. Ты сейчас домой?

Мне сжало гортань от горечи, и я ответила:

— Нет, я в мастерскую.

— Ладно, тогда пока.

— Пока.

И Тристан пошёл обратно. Проследив его взглядом, я увидела, как он свернул за следующим домом.

В парке я долго сидела у грота со зверем и плакала. Отчего плакала, даже сама не знала, мне было плохо, и это всё, что я могла назвать из причин. В мастерскую сейчас я бы не пошла, мне было не до рисования, я решила поехать к Геле, но потом тоже передумала, — она наверняка ковырнёт мне сердце ещё глубже и не успокоит. К родителям ехать, — будут расспросы о заплаканных глазах. Идти домой, так туда мог вернуться Тристан, потому что сегодня четверг и у него выходной на работе.

Умывшись в парке у питьевых фонтанчиков, я успела проветриться к тому времени, пока первые бегуны и прохожие стали попадаться мне на пути. Я гуляла по городу. Проходила по оживлённым центральным улицам, сворачивала на более тихие, два раза каталась на трамвае от конечной до конечной, чтобы отдыхали ноги, и когда почувствовала, что слишком голодна для дальнейших прогулок, зашла в магазин и отправилась в мастерскую. Трис не пропадёт, и даже простит мне не приготовленный ужин, так же как я простила ему вчерашний неприготовленный завтрак. Домой мне не хотелось совсем. Хотелось отсидеться одной, и, в крайнем случае, до шести вечера я могла поспать даже и на составленных стульях. Я уже открыла створку дверей, и прохлада большой лестницы дохнула на меня, как услышала голос Триса:

— Долго же ты добиралась.

Он сидел на лавочке невдалеке, и поднялся с места, как только я его заметила.

— Ты? И давно ты здесь?

— Это не важно, всё равно ты пришла только что. Давай пакет, я помогу тебе донести его наверх.

— Он не тяжёлый.

— А что там?

— Хлеб, паштет и перец. Я хотела перекусить.

— То есть дома я бы тебя сегодня вообще не дождался?

— Точно. — Мы зашли внутрь, и я взяла на вахте ключ. — Что-то срочное?

— Решил поговорить.

— О чём.

— О том, что ты спрашивала сегодня утром.

— А, так ты успел обдумать всё, что тебе было нужно?

Я поднималась по ступенькам, не глядя на него, и продолжала диалог, буднично выполняя все действия, к которым привыкла: открыла мастерскую, положила ключ в бочонок, оставила пакет на столе, раздвинула шторы, открыла окна и ушла к раковине мыть руки. Я избегала смотреть Тристану в лицо, я даже старалась быть к нему спиной или боком, и обходить его долговязую фигуру на приличной дистанции. Мне хотелось, чтобы он не мог подмечать деталей, которые я со своими чувствами сейчас не могла скрыть.

Стоя у раковины, я бросила за спину:

— Чего ты замолчал? Расскажи, что случилось.

— Я думаю, это ты уже можешь мне рассказать обо всём.

— О чём обо всём?

— Гретт, давай поговорим честно.

— Давай. Ты первый.

Я и сама чувствовала, что мои слова звучат слишком жёстко, словно Тристан был виноват передо мной в чем-то непростительном, а я злюсь, оттого что он тут пришёл и хочет разговора. Но объяснить ему сейчас, что мне чертовски пакостно на душе, и на то нет никаких видимых причин, я не могла. У меня ком в горле застывал, я могла лишь бросать рубленые фразы. Получалось всё ещё хуже, чем тогда, когда он приходил в мастерскую первый раз. Трис шёл мне на встречу, и его голос, в отличие от моего, звучал без тени холодности. "Давай поговорим честно" — звучало как "Давай будем такими же откровенными и близкими, как когда-то были", но моё согласие было таким, будто я огрызнулась и захлопнулась.

Что со мной было не так? Почему?

— Хорошо, — тихо ответил Трис.

Я, опять же, обходя его по кругу, даже не прервалась, чтобы дать понять, что внимательно слушаю. Стала надевать фартук, а после секундных раздумий, полезла в подсобку и запустила руки в чан с глиной, оторвав от массы приличный кусок. Мне надо было себя чем-то занять, мне нужно было скрыть то, что начали дрожать руки, и, если честно, ни о чём не хотела говорить откровенно сейчас, когда только отошла от утренних слёз. Возможно, моя грубость была моим щитом в эти минуты.