— Здесь ничего пет, — сказал Уорден, как бы удивляясь.

— Интересно, где же он сам? — раздраженно сказала она. При упоминании о муже по ее лбу пробегали морщины.

Уорден умышленно не спешил с ответом, а потом, точно рассчитав момент, сказал:

— Мадам, насколько я знаю капитана, он сейчас уже в клубе, потягивает коктейль и обсуждает с полковником Делбертом проблему найма прислуги.

Госпожа Холмс медленно окинула Уордена холодным взглядом. Она ничего не знала о том, что устраивал полковник Делберт в клубе. Но, наблюдая за ней, Уорден подумал, что он уловил едва заметный блеск в ее глазах.

— Благодарю вас за хлопоты, старшина, — холодно произнесла она, затем повернулась и направилась к двери.

— Не стоит благодарности, мадам, — живо отозвался Уорден. — Буду рад помочь вам в любое время.

Лева по-прежнему сидел за столом, когда Уорден вернулся на склад.

— Ты не бывал у госпожи Кайпфер в последнее время? — спросил Лева.

— Нет. Как поживает эта старая леди?

— У нее две новые девочки. Недавно приехали из Штатов. Одна рыженькая, другая — брюнетка.

— Меня это не интересует.

— Не интересует? — улыбаясь, спросил Лева. — А мне показалось, что ты с удовольствием пошел бы сегодня вечером со мной. Я полагал, что у тебя есть такое желание.

— Давай-ка лучше работать, — укоризненно сказал Уорден. — В половине десятого придет этот новичок. Кроме того, мне нужно идти на совещание к Холмсу и поговорить с поварами на счет их жалобы. С поварами я должен был поговорить в половине девятого, но поскольку Холмс еще не появлялся, то, наверное, займемся этим в половине десятого и кончим не раньше одиннадцати. От новичка я отделаюсь не раньше двенадцати. Так что, если ты хочешь, чтобы я тебе помог, давай приниматься за работу.

— О’кей, шеф, — улыбаясь, ответил Лева. — Я готов делать все, что ты пожелаешь.

Шаги Прюитта по бетонированному полу веранды на первом этаже Милт Уорден услышал, еще находясь в канцелярии. Совещание с недовольными поварами, начавшееся с опозданием, все еще продолжалось, но эго не помещало Уордену услышать, что новичок появился, и догадаться, что это именно он. Уорден обладал тонкой интуицией.

Прислушиваясь к голосу Холмса, Уорден размышлял о том, что бы было, если бы представилась возможность поступать так, как считаешь нужным, не выслушивая и но принимая в расчет различные варианты и точки зрения. В ответе на этот вопрос он не нуждался. Конечно, тогда все было бы прекрасно.

Совещание с недовольными поварами началось с того, что повара изложили свою жалобу. Затем Холмс выступил со своими претензиями к поварам, и тут началась болтовня, конца которой не было видно. Один из поваров, по фамилии Уиллард, жаловавшийся больше других потому, что ему очень хотелось занять место сержанта Прима, очень убедительно говорил о пьянстве и лентяйстве Прима, о том, что ему приходится выполнять работу за Прима, а получать за это всего лишь по окладу первого повара. Уиллард изложил свои претензии прекрасно, гораздо лучше, чем делал это раньше, но Холмс, для которого Прим оставался сослуживцем по Блиссу, также превзошел самого себя, умело парировал все требования Уилларда и перешел к обвинениям в адрес самого Уилларда, который, по мнению Холмса, недостаточно хорошо справлялся даже с обязанностями первого повара. Уорден безразлично выслушал обвинения в адрес Прима, смещению которого с должности был бы рад, и обвинения в адрес Уилларда, которого вовсе не считал достойной заменой Приму. И все же Уорден внимательно следил за спором, стремясь уловить момент, чтобы закончить это дело и заняться новичком, а затем вернуться на склад и помочь Леве, которого считал единственным хорошим человеком в роте.

Монотонный гул голосов достиг слуха Прюитта, остановившегося на веранде, и он присел на табурет у степы, приготовившись к долгому ожиданию. Сунув руку в карман, он нащупал мундштук от трубы, который всегда носил с собой. Прюитт приобрел этот мундштук еще в форту Майер на деньги, выигранные в карты. Это был тот самый мундштук, которым он пользовался, когда играл на трубе зорю в Арлингтоне. В Арлингтон приезжал сам президент в сопровождении десятка адъютантов и почетного караула. Горну Прюитта вторил другой горн, на котором играл известный горнист-негр. И хотя негр был гораздо лучшим горнистом, чем Прюитт, его но подпускали близко к должности трубача только потому, что он имел неподходящий цвет кожи.

Из помещения склада седьмой роты доносился неравномерный стук клавишей пишущей машинки. Перед обитой сеткой дверью на кухню сидел солдат и деловито чистил картофель, отрываясь от своего занятия, только чтобы отогнать круживших над ним мух.

— Чудесный денек, правда? — спросил солдат, обращаясь к Прюитту. Это был небольшого роста, курчавый паренек-итальянец, с узкими худыми плечами, выступавшими из-под нижней рубашки. Резким движением он достал очередную картофелину из бака с грязной водой и торжествующе поднял ее в руке, как пойманную рыбу.

— Да, — согласился Прю.

— Прекрасный способ провести время, — размахивая картофелиной, сказал солдат, прежде чем начать ее чистить. — Хороший отдых для мозгов. Ты что, новичок? Переведенный?

— Да, переведенный, — неохотно ответил Прю, недолюбливавший итальянцев.

— Ты выбрал самую отвратительную роту, дружище, — сказал солдат. Не прекращая чистить картофелину, он поскреб подбородком оголившееся плечо.

— Я ничего не выбирал.

— Другое дело, конечно, если ты спортсмен, — продолжал солдат, не обратная никакого внимания па слова Прюитта. — А особенно боксер. Если ты спортсмен, то попал туда, куда нужно, и через шесть дней я буду приветствовать тебя как капрала.