Упрямый классик. Собрание стихотворений (1889–1934)
вернуться

Шестаков Дмитрий Петрович
Шрифт:

XVI. Памяти В. С. Соловьева

У могилы твоей, под печальным крестом Не роняю я слез, не шепчу о былом, И ревнивой судьбы я, собрат, не виню За недолгую, грустную юность твою. На печальном кресте всё мне грезится тот, Кто всю кровь и любовь за людей отдает, Чьи святые объятья от века зовут Каждый алчущий дух, каждый искренний труд, Кто незримый и нежный поникнул челом Над могилой твоей, над печальным холмом. 1900

XVII. Две книги

Ты знаешь ли вечную книгу – как чаша безбрежная вод, Она за страницей страница, грозя и лаская, течет. И сколько в ней страсти и скорби, как темен и внятен язык, То кличет, как юноша резвый, то стонет, как вещий старик. И каждый ту книгу читает, но трудно в ней смысл разгадать, И строго на ней почивает перста неземного печать. Бежит за страницей страница – торопится отдых и труд, И люди ту вечную книгу дорогою жизни зовут. Ты знаешь ли книгу иную – как осени бледной цветы, Как тихие старые птицы, поникли немые листы. Раскроется ветхая книга, и шелест не слышен листов, И веет тоскою и мраком от странных, загадочных слов, От стольких туманных загадок, от стольких холодных улик, И сердце томит и волнует двузначущий книги язык… Скользит за страницей страница, торопится отдых и труд, И смертью ту старую книгу усталые люди зовут. 1900

На склоне дня

I. «На склоне дня прекрасней день…»

На склоне дня прекрасней день, Под вечер жизни глубже радость, Таит последняя ступень Неиссякающую сладость. Без содроганий, без борьбы Ступи на край иного брега, — Там есть непознанная нега Под вечным пологом судьбы. 6 января 1930

II. «Помнишь, липа цвела, и далекая родина снилась…»

Помнишь, – липа цвела, и далекая родина снилась; Даль в закате лиловом была так устало светла; Ты со мной у окна в мимолетной отраде забылась; Помнишь, – липа цвела… Помнишь, – липа цвела, и задумчивый запах и свежий Веял детством забытым и светлым простором села, Веял легкою грустью любимых, родных побережий… Помнишь, – липа цвела… 22 ноября 1926

III. «Сны мои стали иные: все темные горы, да моря…»

Сны мои стали иные: всё темные горы, да моря Чудные волны и вдаль парус бегущий, как тень. Точно я странником стал великого божьего мира И тороплюсь оглядеть страстно его красоту, Или какая-то власть предо мной открывает заране Неотразимой судьбы душу смущающий путь. 23 декабря 1926

IV. «Хоть и жизнь прожита, но под эти дрожащие звуки…»

Хоть и жизнь прожита, но под эти дрожащие звуки Мне не хочется, нет, и помыслить о близкой разлуке. Мне не хочется, нет, с этим нежным волненьем проститься, Мне не хочется, нет, одному и в гробу очутиться. Все мне мнится, и там мне послышится голос твой милый И во мне оживут молодые, весенние силы, И под ясные звуки душа не захочет расстаться, И потянет и к свету, и к жизни, и к счастью прижаться… 15 января 1928

V. «Молчу, безмолвствую. Но если…»

Молчу, безмолвствую. Но если Твой тихий взор согреет грудь, Опять сквозь сон пробьются песни, Опять яснее поздний путь. И в бледном золоте заката На краткий миг в истоме сил Предстанет всё мне, что так свято И так пугливо я любил. 16 марта 1927

VI. «Минует всё, что было мило…»

Минует всё, что было мило, Что окрыляло, что влекло, Но ты, зари моей светило, Горишь по-прежнему светло, И над туманами ночными, Где очертанья лет слились, Зовешь лучами золотыми В недосягаемую высь. 20 марта 1927

VII. «Я песня дальнего былого…»

Я песня дальнего былого, Ты песня завтрашнего дня. Я не дерзну отдаться снова Приветам знойного огня. Но тем отрадней пред закатом, Перемогаясь, в полусне Дохнуть мгновенным ароматом И свежей вестью о весне. 2 апреля 1927

VIII. «Все воскресает, все ликует…»