Форт охраняли солдаты, больше похожие на компанию бездельников и тунеядцев (каковыми они, впрочем, и являлись), чем на реальную боевую силу, и несколько призрачных стражей — явно устаревших и к тому же едва контролируемых живыми.

Поскольку они приехали слишком рано, пришлось ждать. Идэль заплатила за проезд — какую–то мелочь, не больше двух–трех сийтов с каждого. Больше никого не появилось: сегодня они были единственными путешественниками… по крайней мере, с этого конца Моста.

Когда пришло время, они, ведя лошадей в поводу, прошли в ворота, любезно открытые стражниками. Внутри — темно и прохладно, каменные своды смыкаются где–то высоко над головой… Впереди находились вторые ворота; когда открыли и их тоже, Дэвид увидел, что с той стороны никакого форта нет… нет и нелепого каменного обломка: серебристо–серый Мост, как безупречно прямая лента, тянулся вперед и вперед… до тех пор, пока не терялся спустя десятки, а может быть — и сотни миль, в бесформенном лиловом сумраке межреальности.

Они вступили на Мост, ведя за собой встревоженных лошадей… Было очень тихо, неестественно тихо, особенно после того, как ленивые голоса стражников угасли далеко позади. Дэвид оглянулся — и не поверил своим глазам: ворота и барбакан находились далеко–далеко, вися, цепляясь за Мост, прямо в пустоте… барбакан и путников разделяло не меньше мили, а ведь они успели сделать по волшебному пути всего два десятка шагов.

— Не обращай внимания на расстояния, — посоветовала Идэль. — Они тут совсем другие. Путь только кажется бесконечным. На деле он займет у нас час или два, не больше.

— Смотри–ка, — прищурившись и по–прежнему глядя назад, сказал Дэвид, — они закрыли ворота. А если в Нимриан захочет прийти кто–нибудь из твоего мира?

— Ничего. Если постучится — откроют.

Немного успокоив лошадей, они забрались в седла и поскакали по серебристо–серой дуге, тянущейся из ниоткуда в никуда.

Вглядываясь в даль, в точку, в которую упирался истончавшийся до волоска Мост, Дэвид гадал, когда появится второй форт, за которым их будет ждать таинственная и опасная родина Идэль.

Чем все закончится, к чему придет?… Не будучи прорицателем, Дэвид Брендом, конечно, не мог ответить на этот вопрос. Ему вспомнились слова, сказанные Дильбрегом кен Аунбланом на прощание: о том, что, заканчиваясь, одна глава дает начало следующей — и в этой банальности содержалась своя истина. Он не мог знать, что предстоит ему в будущем, но знал, что один из больших и важных этапов его жизни подошел к концу. Отчего–то у него возникло чувство, что в Академию он никогда уже не вернется.

Да и вернется ли он вообще когда–нибудь в Нимриан? Дэвид не знал ответа.

Клубились лиловые сумерки, и — вздумай в этот час из–за туч выглянуть кто–нибудь из богов… тех немногих богов, до которых не добрались ещё хеллаэнские «умельцы»… фигурки трех всадников показались бы означенному богу или великану игрушечными фигурками, ползущими по хрупкому, неспешно дрейфующему в пустоте, лучу серебристо–стального цвета.

Серебристая лента Моста тянулась в бесконечность; сумерки между мирами казались вязким клубящимся хаосом, в котором роились световые блики. Бездна окружала дорогу со всех сторон, и Дэвиду Брендому приходилось прилагать усилия, чтобы не слишком засматриваться на завораживающие водовороты теней и бликов в беспредельной пустоте. Свет за пределами дороги становился медленным, текучим; искажаясь, он раскрашивал межреальность тусклыми и обманчивыми цветами.

Сивая лошадка была умнее своего хозяина: после того как первоначальный испуг прошел, она быстро свыклась с обстановкой и не обращала решительно никакого внимания на переливы призрачных радуг, тщившихся скрыть бесформенную наготу пространства между мирами. Возможно, она вовсе не видела этих переливов или воспринимала их как–то иначе; во всяком случае, от монотонного движения вперед и вперед по серебристо–стальному лучу пути цветовые искажения ее никак не отвлекали.

Что–то непонятное творилось здесь не только с пространством, но и со временем. У Дэвида довольно быстро появилось чувство, что путешествуют они по Мосту уже целую вечность. Не было ощущения длительности, ничего не менялось, казалось, они пойманы в нигде и время замкнулось в кольцо… Чтобы избавиться от неприятных ассоциаций, Дэвид иногда поглядывал на своих спутников. Это отрезвляло. Ненадолго возвращало все на свои места, и иллюзия бесконечного бессмысленного путешествия улетучивалась, как дым. Идэль правила лошадью уверенно и властно; движения и посадка выдавали в кильбренийской принцессе умелую наездницу. Прямая спина, скупые жесты, левая рука – на поясе. Лицо – застывшая маска, невидящий взгляд устремлен в никуда. Губы плотно сжаты, от всей фигуры веет решимостью и волей. Раньше, до того как пришло это злосчастное письмо, Дэвид ни разу ее такой не видел.

…Волосы Идэль заплетены в косу, которая, извиваясь, мягко лупит наездницу по спине в такт движениям мышастой кобылы. Позвякивают крошечные серебряные колокольчики, вплетенные в волосы.

За все время пути принцесса ни разу не обернулась к Дэвиду. Ни разу. Она погружена в свои мысли, кажется, что вся ее фигура излучает холод.

…Когда Дэвид смотрел в другую сторону, то видел высокого мужчину в серой одежде; поверх кожаной куртки на плечи наброшен темный дорожный плащ. Острый подбородок, чуточку длинноватый нос. Мужчину звали Мирек–атта–Кион. Пока Идэль училась в Академии, он привозил ей письма из родного мира, но на простого курьера походил мало. Оружием ему служили два меча, короткий и длинный, и десяток тяжелых метательных игл, закрепленных на поясе. Похоже, что своими клинками Мирек пользоваться умел, – хотя у Дэвида еще не было возможности это проверить, и его оценки строились на общем впечатлении. Оружие нисколько не мешало Миреку двигаться – значит, он привык к нему и носит постоянно, а кто еще, кроме воина, станет это делать? Пластика, телосложение, быстрая реакция – все свидетельствовало о том, что это профессиональный воитель, которому поручили отвозить письма, а не почтальон, прихвативший с собой в дорогу пару клинков для вида.

Близкого контакта с Миреком Дэвид за эти дни установить не сумел, хотя и пытался несколько раз разговорить его. Мирек оставался замкнут и немногословен. Приказам Идэль он подчинялся беспрекословно, Дэвида же, скорее, воспринимал как некое бесплатное приложение к принцессе, своего рода предмет обихода, которым Идэль пользовалась. Мирек был готов заботиться о спутнике принцессы так же, как заботился бы о ее домашнем питомце, игрушке или новых туфлях, – но он не замедлит выкинуть на помойку туфли в тот момент, когда они разонравятся госпоже. Понятное дело, Дэвиду такое отношение понравиться не могло, но он понимал: было бы сущей нелепостью идти из–за этого на конфликт. Качать права в Хеллаэне мог лишь тот, кто был готов подтвердить свои права реальной силой, те же, кто это простое правило усвоить не удосуживались, в метрополии просто не выживали. Начав конфликт, следовало быть готовым идти до конца, до собственной смерти или смерти противника; иначе не стоило и начинать ссоры. Дэвид это правило усвоил – и вот теперь, в случае с Миреком, он совсем не считал, что стоит убивать курьера или умирать самому только из–за того, что Мирек как–то неправильно о нем думает. Пусть думает, что хочет, Дэвиду мысли курьера малоинтересны; вел же себя курьер достаточно вежливо, а большего от него и не требовалось. Попытки разговорить его Дэвид предпринимал не потому, что хотел завязать с Миреком приятельские отношения: ему нужна была информация о мире, куда они направлялись, и Мирек, не считая саму Идэль, пока являлся единственным человеком, который мог бы ее предоставить. Хоть в минимальном объеме. Но здесь Дэвида, как уже говорилось выше, ждала неудача, Мирек держал рот на замке, и становилось ясным, что все необходимые сведения придется получать уже прямо на месте, по ходу дела. Кое–какую информацию землянин раздобыл в ИИП, но времени на то, чтобы хорошенько покопаться в планетарном банке данных, не было: сначала готовились к отъезду, затем – восемь–девять часов скачки, после которых хотелось только поесть и лечь спать… предварительно наложив лечебное заклинание на отбитую в седле задницу.