– Ну а где бы мы с тобой жили? Вы ведь с Ваней в твоей квартире живёте, а в Ваниной – Кирилл Сергеевич. Его трогать, конечно же, нельзя. Короче, одни проблемы.

Молчим.

– А если я в Чистых Озёрах квартиру сниму?

– Сашенька, но ведь есть же ещё и Василий Семёнович…

Опять молчим. Отец – это святое…

– Может, мне всё-таки самому с ним поговорить?

– Я подумаю. А сейчас езжай домой и ложись спать.

– Явился наконец! – подаёт из кухни голос Ванька, услышав, как хлопнула входная дверь. – Приводи себя в порядок – и за стол! Я с ужином уже заждался. Скоро по твоей милости стану ещё тощее.

– По-моему, дальше некуда. Вообще ты мог бы и сам поужинать, а не сидеть голодом, меня дожидаючись.

– Эгоист ты… Может, мне хочется в кои-то веки поужинать по-семейному.

– Ну ладно, ладно… Не ворчи. Я быстро.

Ванька, конечно же, прав! Так приятно поужинать вместе и действительно по-семейному.

Перед работой заезжаю в Чистоозёрский магазин за сигаретами.

– Здравствуйте, Александр Николаевич!

Оборачиваюсь. Передо мной стоит отец Гены, он же двоюродный брат Васьки, штурмана моего знакомого экипажа.

– Здравствуйте. Как дела у Гены?

– Да уже всё нормально. Спасибо вам огромное! – и, обращаясь к продавщице, представляет меня: – Вот, Света, это и есть доктор Елизов, о котором я тебе тогда говорил. Можешь обратиться к нему напрямую.

– Здравствуйте… – видно, что женщине очень неловко, но она всё-таки задаёт вопрос: – Александр Николаевич, вы не смогли бы посмотреть мою маму? Извините меня, пожалуйста…

– А что с вашей мамой?

– Зимой упала и…

– Понятно, – догадываюсь я. – Небось, нога отнялась.

– Угу… Наши бабы тут говорили, что вы можете как с дочкой председателя…

Понимаю, что председателем по-старому называют Скорикова.

– Хорошо, зайдите ко мне в больницу, и мы с вами пойдём смотреть вашу маму.

– Мы вам заплатим!

– Я вам что-нибудь про оплату говорил?

– Нет, но…

– Я врач из государственной больницы. У меня будет бесплатный вызов, – несколько резковато говорю я. – Значит, жду вас.

– Спасибо!

– Кирилл Сергеевич, с понедельника хочу начать вечерние приёмы. Не знаю только, как с вашими отъездами домой… Сможете меня ждать, пока я не закончу?

– Сашенька, скажи, я в Булуне часто раньше семи уходил? Ну вот… Дождусь. Я слышал, ты уже к кому-то ходил на дом?

– Да. Надо было одной женщине помочь.

– Всё нормально?

– Нормально. Я сделал, что нужно, теперь её наблюдаю.

– Теперь тебе сделают рекламу, – главный добродушно усмехается. – Да! Звонил я в Булун. Разговаривал с Николаем. Тебе привет!

– Спасибо. Как он? Правда, когда я с ним говорил, он сказал, что всё хорошо.

– Ну и сейчас он сказал то же самое. Через полгодика съездишь и сам посмотришь. Всё-таки волнуюсь я за них…

Лицо Кирилла Сергеевича слегка грустнеет. Молчит… Вспоминает… Двадцать лет работы главным врачом в булунской больнице сделали её для него родным домом. Воспоминания о ней всегда будут отзываться в его душе грустью о прошлом. И сниться ему будут и люди, и кабинеты, и даже коридоры… Это ясно. Таково уж свойство человеческой памяти. И спасибо ей! Она помогает нам фиксировать в себе всё самое дорогое – и людей, и события… Человек, наверное, так устроен, что, как бы ни было хорошо сейчас, всё равно в прошлом мы всегда будем искать милые для нас моменты. Это даже я, в свои тридцать лет, понял.

– Тоже вспоминаешь? – прерывает наше молчание Кирилл Сергеевич.

– Конечно! Много там хорошего было!

– Ничего! Здесь нас тоже ждут интересные дела! Скучать нам с тобой тут не придётся, – со странным воодушевлением говорит он.

Я понимаю, что делает он это с некоторым внутренним усилием.

– Согласен. Работы тут…

– Ладно, Сашенька, поехали домой. Антошка заждался.

От этих его слов опять повеяло чем-то булунским.

Я опять на сутках.

Кирилла Сергеевича домой повёз Новиков, машина которого теперь уже на ходу, поэтому завтра он же его и привезёт.

Захожу в палату Солдатенко. Мы к нему решили пока никого не подселять.

– Ну как, Борис Александрович? Как вам Алёшин сегодня сделал велосипед?

– Простите, Александр Николаевич, но, как я понял, он меня щадил, в отличие от вас, – в его голосе звучит укоризна. – Я даже почти не устал.

– Так я и знал. Собственно, поэтому я и пришёл. Скажу ему, чтоб не осторожничал особенно. Сейчас повторим.