По плану Горбачева это бы полностью трансформировало партию, которая под напором бывших участников пражской весны сама затем обратилась бы к реформам, и тем самым поддержала его программу.

То, что две наиболее индустриально развитые страны — Чехословакия и ГДР — не проявили особого энтузиазма по отношению к перестройке, давало дополнительное оружие противникам Горбачева. Посетивший летом Чехословакию Лигачев утверждал, что чешское сельское хозяйство отлично работает при социализме и что советскому следует взять с него пример. А после поездки в ГДР он мог бы то же самое сказать и о восточногерманской промышленности.

Вывод ясен — надо работать, как чехи и немцы, а не заниматься реформами. Хонекер и Якеш становились естественными союзниками Лигачева. Однако Якеш не рассчитал ни свои силы, ни силы Горбачева. Дав ему обещание закончить чистку Политбюро к октябрю, он изменил своему слову.

Октябрь проходит, и лишь в ноябре в Москву для переговоров приезжает главный идеолог чехов Ян Фойтик, которому директор института марксизма-ленинизма Георгий Смирнов без обиняков заявляет, что Политбюро уже одобрило документ, осуждающий вторжение в его страну в 1968 году. Программа реформ Дубчека, направленная на создание „социализма с человеческим лицом” признавалась правильной, и правильной тем самым еще раз признавалась программа его последователя Горбачева.

Но Якеш не теряет надежды спасти положение. Он явно склоняется к тянаньмынскому решению, хотя ему известно, что пытавшийся за месяц до этого прибегнуть к такому же решению Хонекер смещен и что немецкие коммунисты теперь торопятся как можно скорее похоронить хонекеровский сталинизм, пока он не похоронил их. Он знает, что его ожидает, и потому отчаянно цепляется за власть. 19 ноября отряды так называемой народной милиции получают приказ занять позиции по охране предприятий. Размещают их так, чтобы они находились за пределами своих городов.

Программа Горбачева опять была поставлена под угрозу. Кровавая расправа в восточноевропейской стране неминуемо подорвала бы его отношения с Западом, показала бы его противникам внутри страны, каким путем им следует идти. Создавалась почти безвыходная ситуация. Если бы Якеш добился успеха, это значило бы, что Горбачев бессилен даже и в той стране, где размещены 75 тысяч советских войск. С другой стороны, если бы он отдал приказ этим же самым войскам вмешаться, это было бы расценено, как возвращение к старым методам. К счастью для Горбачева в ход событий вмешались те, чьей помощи он предпочел бы избежать. Заполнившие Вацлавскую площадь граждане Праги всколыхнули страну.

То, что за тем последовало, было одним из тех явлений, которые, как писал Струве» „не просто повторение каких-либо черт... а разительное изменение, вносящее ... нечто новое... несводимое, к чему-то уже бывшему”, которым „...обозначаются в исторической жизни народов некие грани”. Грань была обозначена огнями тысяч свечей. Их пламя в руках демонстрантов напоминало перепрыгнувшие через столетия искры из костров Жижки и Гуса и символизировало решимость стоять до конца. События неслись, как написал бы, присутствуй он при этом, Карел Чапек, „развивая бешеную скорость”.

10 лет потребовалось Солидарности на то, чтобы завоевать власть, венгерской оппозиции — 10 месяцев, 10 недель — в Восточной Германии и всего 10 дней — в Чехословакии.

Политический шквал, волны которого сносили один за другим коммунистические режимы Восточной Европы, казалось, обрел иную форму и воплотился в разразившийся у берегов бывшего владения рыцарей Мальтийского ордена шторм, теперь грозивший сорвать с якоря пришедшие сюда американские и советские корабли. Бывший военно-морской летчик Д. Буш, ступив на палубу „Максима Горького”, сказал, что для него переезд по волнам разбушевавшегося моря не представлял ничего затруднительного. Никогда не служивший в армии председатель советского Совета обороны свой корабль не покинул ни разу. По наблюдениям гостей, выглядел он нервным. Причиной этого меньше всего можно было считать средиземноморский шторм.

Хотя море выходило из берегов и выплескивалось на набережные Ла-Валетты, его беспокоило не оно, а то, что выходило из берегов и выплескивалось из заранее намеченных рамок охватившее восточноевропейские страны народное движение, где отвергали советский вариант перестройки, которая должна была бы проводиться преданными Москве кренцами и целью которой было спасение социализма.

И в ГДР, и в Чехословакии не ограничились устраивающей Горбачева перетряской руководства компартий. Там полностью отрицали за коммунистами право на власть, как писал провозвестник начавшейся на сей раз в ноябре „второй пражской весны” Вацлав Гавел, народ отказывал во власти „идиотизму окопавшихся на своих местах бюрократов”. Искры этого бушующего пламени с минуты на минуту могли перекинуться в представляющий собой, по определению самого Горбачева, „наполненную газом духовку” — Советский Союз

Вскоре сессия Верховного Совета Литовской республики подтвердит это, приняв 7 декабря закон, лишивший компартию права на дальнейшее монопольное управление. Привычное, казавшееся незыблемым, настоящее стремительно превращалось в прошлое, становясь таковым с выходом в свет сегодняшней газеты. Оно становилось фактом жизни, не заметить который было нельзя и не считаться с которым было невозможно. Было от чего нервничать Горбачеву, понимавшему, какими последствиями чревато происходящее в Чехословакии и ГДР для его страны. Теперь уже Восточная Европа, где сорокалетняя война народа против коммунистических правителей закончилась их поражением, в своем движении по пути к демократии явно обгоняли инициатора перестройки — Советский Союз.