— Прости ее, Господи, — стонет сеньора Файам. — Она стала есть стекло перед тем, как я побежала к тебе домой. Я пыталась ее остановить, но ибур питается только минералами. Он…

Я отмахиваюсь от ее словесного потока, возвращаясь к Гемиле.

— Как ты пришел? — задаю я вопрос.

— Цедек развелась с Рахамим.

Этот демон знает Каббалу! Он намекает на разрыв между женской справедливостью и мужским состраданием, что позволило злу заправлять этой эпохой.

— Я иду с Рахамим, — говорю я. — Вместе мы с Рахамим возьмем эту женщину в жены.

— Ты можешь войти и ехать на мне, но ты не сможешь вырваться! — предупреждает демон.

Гемила теперь — не просто женщина: ее женская суть стала колесницей магического восприятия: немногие из тех, что решаются на такую поездку, возвращаются из нее невредимыми.

Имея в виду еврейского мудреца второго века, в целости вернувшегося в наш мир после поездки на этой колеснице, я говорю:

— Я пришел с миром, как рабби Акива.

Поднимая над девушкой средний палец, я призываю в помощь силы Моисея. Она отстраняется. С вызовом демон бросает мне:

— Я не амалекитянин и не аспид! А Моисей мертв!

— Пасха вечна, — отвечаю я. — Моисей разгоняет воды Красного моря даже теперь, пока мы разговариваем.

— Тогда скоро он тоже окажется на другом берегу и не сможет тебе помочь.

— Значит, ты отказываешься позволить этой женщине самой править своим судном? — спрашиваю я.

— Она впустила меня, и я останусь с ней, чтобы дарить утешение, в котором ей отказал ваш Бог. Иначе я был бы неблагодарным гостем. Ты не находишь?

— Как тебе будет угодно. — Я поворачиваюсь к Бенту. — Мне понадобятся три вещи. Холодная вода из Тежу. Наполните самый большой таз или котел, какой только найдете. В него должна поместиться Гемила. У нас есть, если вы не сможете…

— У нас есть такой! Что еще?!

— Камбалу. Принесите самую маленькую. И ради Бога, живую. И наконец, попросите Синфу показать вам, где лежат наши магические краски. Принесите их мне и налейте понемногу на блюдо.

— А что мы будем делать? — спрашивает сеньора Файам.

— Вся мерзость и грязь придает силы Другой Стороне. Так говорится в Зохаре. И это знает демон. Гемилу нужно вымыть.

— Ты можешь даже подстричь мне ногти — это тебе не поможет! — шипит ибур. — Для меня Шабат — просто еще один закат, а ты — тень, пытающаяся остановить пожар.

— А камбала? — спрашивает сеньора Файам шепотом, чтобы не услышал демон.

— Рыбы невосприимчивы к подобиям Маймона, — отвечаю я. — Она поможет нам бороться с ним.

Пока Бенту нет, я объясняю сеньоре Файам, как мы будем петь Девяносто Первый Псалом, чтобы подготовить Гемилу. Слушая меня, сеньора обеими руками хватается за цепочку курильницы.

— Убери от меня эту мерзкую вонь, козел сраный! — неожиданно орет демон. — И запомни, Берекия Зарко, если ты выгонишь меня из моего дома, ты никогда не найдешь убийцу своего дяди!

Слова злобного создания лишают меня дара речи. Я смотрю в темные глаза Гемилы, пытаясь установить с ним контакт. Ее голова лениво вращается, словно ее неудержимо клонит в сон. Выпрямившись, она утробно смеется.

— Так ты видел убийцу?! — требую я ответа.

— Видел! Но если ты опять поднимешь на меня палец Моисея, я вцеплюсь в эту тайну так же, как вцепился в эту женщину.

— А если я оставлю тебя в покое, ты опишешь мне убийцу? — спрашиваю я.

— Да.

— Почему я должен тебе верить?

— Маймон не лжет, — говорит он. — Я даже осмелился сказать правду твоему Богу. Я его не боюсь. Мне нечего терять. Только евреи вроде этой грешной шлюхи считают своим долгом лгать пред лицем Господа!

Сеньора Файам хватает меня за руку:

— Неужели ты послушаешь ибура, Берекия?

— Но ведь он знает! — кричу я. — Он знает, кто это сделал!

— Развяжи меня! — требует демон.

Я вырываю руку из дрожащих пальцев сеньоры Файам. Подняв сжатые кулаки к лицу, она вопит:

— Неужели ты станешь служить Самаэлю, самому Дьяволу, чтобы отомстить за дядю?!

Признание комом встает в горле: да! Я сделаю все, чтобы найти убийцу! Все, что угодно!

Так что же тогда удерживает меня? Сама Гемила? Она с кряхтеньем резко выпрямляется, вытягивая шею и приподнимая скамейку, к которой ее привязали. Она позволяет ей с грохотом опуститься на пол и принимается извиваться в своих путах, словно ее пронзают раскаленным мечом. Она жадно ловит ртом воздух. Как только прилив внутри нее отступает, она бросает на меня непроницаемый взгляд.