— Можешь не снимать.

Вслушавшись, Лера уловила еле ощутимый акцент.

— Но я ведь в помещении…

— В храме так принято, разве ты не знаешь?

— Н-нет, — неожиданно начавшийся разговор и странное правило вконец запутали струхнувшую девушку. Она всегда навещала Птаха без головного убора, и блаженный никогда за это не упрекал.

— А почему вы без шапки?

— Потому, что я мужчина. Не знаешь церковных правил? И с оружием пришла, — отец Михаил укоризненно покачал головой, заметив торчащий из-за плеча Леры обмотанный изолентой приклад «Бизона». — Уверяю, здесь оно вряд ли тебе пригодится.

Да откуда же ей было знать! А признаться Лера стеснялась — вспомнила про лежащую в куртке Библию. Может, в ней было что- то об этом сказано, а она так и не успела дочитать. Блин, стыдобища! Щеки запылали, словно их отстегали крапивой. Ну что ему ответить… И чего он все время улыбается?

Не надо было сюда приходить!

У отца Михаила были мягкие черты лица, обрамленные волнистыми темно-русыми волосами без ярко выраженной седины, отчасти прикрытый усами и бородой тонкий абрис губ и карие глаза, из которых исходило просто-таки осязаемое тепло. Выглядел священник лет на сорок, хотя по внешности в нынешние времена нельзя было точно судить, да и борода ощутимо прибавляла возраста.

Мужчина смотрел на Леру со спокойной улыбкой, тихо пощелкивая странными кубиками, нанизанными на нитку (некоторые из которых были уже порядочно истерты до формы шариков), и молчал, явно ожидая, что девушка что-нибудь скажет.

— А почему вы никогда не едите с нами? — почувствовав, что краснеет, Лера невпопад выпалила единственный пришедший на ум вопрос.

— У меня давно уже собственный пост, — ответил священник.

Вконец растерявшись от незнакомого слова, Лера виновато опустила глаза.

— Простите, пожалуйста, зря я сюда… — она быстро направилась к двери, гремя по полу ботинками, но священник окликнул ее:

— Но тебе ведь что-то было нужно, раз ты пришла? Не просто же о еде спросить. Не бойся, мне можно сказать.

Взявшаяся уже за ручку двери девушка повернулась к отцу Михаилу.

— Не бойся, — снова подбодрил священник. — Только оружие оставь, пожалуйста, здесь тебе ничто не угрожает. Я почаевничать собрался, составишь компанию?

— У вас есть чай! — неожиданное предложение окончательно прогнало остатки робости и страха. — Настоящий?

Лера вспомнила грибное варево из Убежища и этикетку со слоном (которого видела во время жертвоприношения в Африке) на банке с чаем бабы Дины. А почему нет? Почему у этого странного человека, обитающего в таком необычном месте, не может оказаться настоящего чая? Стянув с плеча пистолет-пулемет, она прислонила его к стене у двери.

— Ну, не такой, как двадцать лет назад, — тихо усмехнулся священник, когда девушка робко прошла за ним в дальнюю часть помещения, отделенную от остального пространства перегородкой.

Там гудела небольшая металлическая печь, на которой в жестяной кастрюльке уютно побулькивал свежерастопленный снег. Мечущееся за щербатой от ржавчины заглушкой алое пламя лихорадочно отбрасывало на стены причудливые сполохи. Было тепло, пахло какими-то травами, и Лера понемногу успокоилась.

От таинственного помещения почему-то веяло домом.

— В некоторых местах тут мох да травка особенные растут, насушить, растереть да в кипяток — и цветом радует, и на вкус ничего.

— Тут уютно, — желая угодить незнакомому человеку, сказала девушка. — Мне нравится.

Ветхий металлический чайник на плитке тоненько засвистел и выпустил из носика струйку пара.

— Здесь всегда уютно, хоть давно и не приходит уже никто. Разве что снежные выползни залезают. Так что привело тебя ко мне? — снова поинтересовался отец Михаил, когда девушка села на предложенный стул и, сняв перчатки, осторожно взяла у него дымящуюся кружку.

— Я… даже не знаю, как сказать, — собираясь с мыслями, Лера подула и отхлебнула из жестянки. Исходящее от нее тепло приятно грело ладони, которые впервые за последние дни переживаний наконец-то перестали дрожать. Отвар был терпким, горьковатым, немного вязал язык и оставлял на небе сладковатое послевкусие.

— Вкусно.

— Это можжевельник, — объяснил священник. Название травы было девушке незнакомо.

— У меня есть друг, он далеко, в Убежище, из которого мы приплыли… из Пионерска. Он мне говорил, что раньше люди, когда им очень плохо было, всегда шли в церковь. Это ведь она?

— Совершенно верно, — кивнул отец Михаил и, бросив в свою кружку щепоть какой-то бурой травы, залил ее дымящимся растопленным снегом. — Кстати, а как ты попала на лодку?

— Из дома сбежала, чтобы замуж не идти. Деда одного оставила. А сейчас думаю, не напрасно ли? Как-никак, за сына старейшины отдавали, привилегии всякие там. Ребенка бы завела… — отставив на маленький деревянный столик кружку, Лера всхлипнула, чувствуя, как на сердце вновь непосильным грузом наваливается чудовищная боль пережитых утрат. — У деда наверняка из-за меня теперь проблемы. Мне очень и очень плохо.