— Да? — ехидно поддел Треска и поставил свою плошку на колени. — А чего жрешь тогда за обе щеки?

— Есть охота, — просто ответил приятель.

— Слушай, — оторвался от еды осененный Треска. — А если они нас тут оставят?

От внезапной мысли Паштет подавился очередным комком ужина. Об этом он явно не задумывался.

— Не-е, — наконец, с трудом проглотив, неуверенно протянул он. — Тарас нас тут ни за что не бросит. Мы же теперь на борту все наперечет.

— Расскажи это ребятам, которых к нам в качестве новой команды с танкера направляют, — прочавкал Треска.

— Забыл, — уныло отозвался Паштет. — Но все равно он нас не выбросит. Столько вместе прожили да в походе перенесли. Не по- офицерски это.

— Твои слова да Богу в уши.

Некоторое время ели молча.

— Слышь, помнишь, Савельич сказал, что эта дрянь, по запискам Ежи, не передается воздушно-капельным.

— Ну.

— А с кем мы еще после этого общались? Ну, касались кого?

— Так, — посмотрев в потолок, Треска нахмурил и без того испещренный морщинами лоб. — Мы были на камбузе, потом эта дура драконовая к нам приплыла. Лерки и вправду не было, у себя отлеживалась, видать. Потом нас всех на танкер согнали.

— Так.

— Потом, после Императора этого, мы тут на «Грозном» покемарили малеха, а наутро в кают-компании собрались. Батон подрался с Ворошиловым. Что еще… А! Ты ведь заистерил и стал бумаги поляка перебирать, чуть не сморкался в них.

— А бумаги-то те у Савельева, — упавшим голосом ответил Паштет.

— И кружки еще, — добавил толстяк. — Мы же все из них чай пили. Ты их хоть помыл?

— Не успел, — виновато ответил долговязый повар. — Нас ведь сразу сюда отправили. А предупредить не додумался.

Отложив миски, сидевшая на полу парочка с тревогой переглянулась.

— Выходит, это все, — вздохнул Паштет, смотря куда-то сквозь стену их камеры.

— Что — все? — не понял Треска.

— Интересно: вот умру я, а часы мои так и будут идти?

— Откуда они у тебя? — решился, наконец, задать так долго мучивший его вопрос Треска.

— Подарок отца. Последний, — Паштет бережно провел пальцами по стеклу выпуклого циферблата. — Когда я только из университета специалистом выпустился. Гордился мной, как уже взрослым мужчиной. Все говорил, что жизнь только новая начинается. Горизонты, перспективы, карьера. С тех пор без запинки так и работают. В них словно частичка той жизни все идет и идет. Будто стремится вместо меня к чему-то. А передать, видишь, некому.

— Жалко, чувак.

— И мне. Отплавались мы с тобой, видать, брат. А даже перед концом цапаемся, как старик со старухой. Хотя без этого было бы неинтересно. Да и привык я давно, — Паштет протянул руку, впервые за много лет назвав приятеля по имени. — Было приятно с тобой дружить, Витя.

— Ведь если бы я тогда, в семнадцатом, первые сети не утопил, а ты меня не отмазал, так бы и не познакомились, — Треска как-то задумчиво посмотрел на приятеля.

— Помню. Обоим влетело. Как всегда.

— Мне тоже, Женя, — Треска крепко пожал протянутую руку соседа. — Мне тоже. Не думал, что все вот так…

— И я не думал.

Они помолчали. Потом Паштет скосился на миски.

— Дохавать, что ли.

— Да и то верно, — сгреб свою плошку Треска. — Утопчем. Раз уж помирать, так с полным брюхом, чувак.

Невесело улыбнувшись, повара снова принялись за еду.

Склонившись над расстеленной картой мира, Тарас задумчиво водил по ней циркулем. Туда-сюда. Туда-сюда. Думая совершенно о другом. О том, что они все потеряли. Мысли никак не хотели складываться в хоть какой-нибудь мало-мальски приемлемый план действий. А ведь именно это от него сейчас и требовалось.

«Циркуль, циркуль две ноги,

Циркуль делает шаги.

Шаг один и два и три Одинаковы, равны» —

вспомнил он детский стишок, который во времена его разбитной юности подвергался весьма смелым лингвистическим преобразованиям. Южная Америка, значит. Угроза нового заражения. Карантин, который всеми правдами и неправдами нужно было держать в секрете. «Ох, Лерка, и устроила ты нам проблем…» Час от часу не легче. Сколько они так продержатся? Да и смогут ли?

Да и ко всему свободу передвижений, даже в случае, если лодку починят, ограничивала примостившаяся по левому борту громадина корейского танкера, будь он неладен. Хотя если бы не они…

Если бы не они.

— Легли бы мы все здесь, Юрка, — еще раз оглядев покрытую выцветшими фотокарточками стенку над столиком в капитанской каюте, Тарас отпил из кружки. Поморщился, теребя вислый ус. — К чему мы все стремимся? Куда плыть-то теперь? Команду всю растеряли, мир не спасли. Дала нам война бой, мать ее, который не под силу нам выиграть. Да и что теперь спасать-то. Взяли нас за жабры, Юрка. Не осталось ведь ничего, ты погляди вокруг.

Посмотрев на пожелтевший снимок двух улыбающихся пацанов в мундирах выпускников мореходного кадетского корпуса, он грустно добавил: