Как когда-то при "зачистке" зданий в Грозном. А еще раньше - в главке газового концерна, в Шумени.

В голове пуще прежнего застучало. Задолбило маленьким назойливым дятлом.

К чему бы это?!

Как и предполагал Топорков, Четвертой деваться было некуда. И она пошла на самый последний, позорный, бесчеловечный шаг - взяла заложника!

Точнее - заложницу.

Обхватив за шею школьницу двенадцати лет окровавленной рукой (видно было, что это далось ей с трудом из-за невыносимой боли) и размахивая полуопустошенным и неперезаряженным "Скорпионом", она истошно кричала:

– Уходи! Вон отсюда! Поше-ел во-о-он! Будь ты проклят! Ты... уходи-и-и! Ненавижу-у!...

Она страшно ругалась и брызгала слюной, тряся в жестких объятиях девочку. Заложница почти потеряла сознание и обвисла. Вдова, кажется, потеряла рассудок.

– Уйди, твою мать! Я знаю, кто ты! Знаю! Уходи, сучий... Я убью ее! Я уничтожу всю школу! Ты все испортил, скотина!

Никита вскинул малогабаритный спецназовский ПП к ключице и прищурил в прицеле глаз.

Он понимал - попасть в террористку, не задев школьницу, он не смог бы.

Сердце учащенно забилось. Нужно было выбирать.

– Я убью ее! Ты слышишь, сукин сын, я разорву ей башку!

Вдова дернулась так, что у бедной девчонки чуть не отлетела голова. Чешский скорострельный автомат уперся глушителем ей прямо в затылок, а сама Четвертая скрючилась и сжалась в струнку, пытаясь полностью спрятаться за маленькой живой мишенью.

Она боялась. Она очень боялась! Как никогда в жизни. Она знала и хорошо была проинструктирована о способностях Истребителя. И она понимала - ОН УБЪЕТ ЕЕ! Не глядя на заложницу. Но и ради общего эффекта, эйфории и испуга пристрелить девочку она не могла - лишилась бы последней и единственной защиты.

И она ждала, пытаясь выиграть время и жизнь. Клялась кому угодно и чем угодно - Иисусу, Дьяволу, Аллаху, матерью и детьми, которых впрочем не было при себе (сына она напрочь забыла).

На улице послышались голоса, звук подъехавшей машины, хлопки дверц. Да и в самой школе началась суматоха.

Только здесь, на втором этаже, стояла относительная тишина и отсутствовал народ.

Никита снова дернул "Кипарис", готовый выпустить одну продуктивную и роковую очередь девятимиллиметровой смерти.

В прицел и поверх ствола и кожуха пистолета-пулемета парень более пристально взглянул на Вдову, девочку, снова на Вдову, опять на маленькую обмякшую заложницу.

Белокурая, худенькая, в синем платьице с розовой лентой девочка посмотрела на него затуманенным и жалобно-умоляющим взором.

Никита отчетливо разглядел ее глаза. Большие, красивой формы, с густыми ресницами и ... голубые.

Два грустных, глубоких, голубых озера!

По ее щекам из этих бездонных и милых озер потекли слезы.

Никита зажмурился - на миг, крепко, но бессильно. Перевел ствол и взгляд на кричащую Вдову.

И опустил оружие.

– Будь ты проклята, Ведьма!
– громко и отчетливо, в сердцах, сказал парень и задом попятился к лестнице.

"Ее оставлять так нельзя!" - единственное ясное и разумное вынул из водоворота мыслей Топорков.

Он встрепенулся и снова вернулся из забытья. Снова он стал бойцом, профи и Истребителем.

И сразу же услышал все посторонние звуки. Услышал и расшифровал, обработал и принял меры.

Скрип двери. Справа. Лязг затвора. Ого! Менты или враг?

Ухо как локатор летучей мыши уловило чуть ли не потусторонний шорох.

Шаг влево. Прицел. Не выпускать из поля зрения вдову, от внезапного счастья теряющую сознание.

Нужен отвлекающий психманевр.

Никита поднес ладонь, покрытую дерматином, к губам. Повернул голову, сказал громко:

– Я еще вернусь, паучья гадина!

И тотчас схоронился за углом.

Дверь кабинета от удара ноги распахнулась во всю ширь. В коридор вылетел боевик, в падении расстреливающий область лестницы и рекреации.

Но замаскировавшийся Никита в тот же миг нажал спусковой своего "Кипариса".

Пули смачно вошли в тело охранника Петрова, разрывая ему плоть ног, туловища, рук и черепушку.

Боевик так и замер, распластавшись на деревянном обшарпанном полу.

Никита не стал ожидать и выслушивать вопли Вдовы, а, уловив тревожные голоса на первом этаже, ринулся в боковой коридор.

Там в кабинет завхоза, оттуда через окно на ржавую крышу столовой, громыхнул по листовому железу и спрыгнул на песок.