– Потому что ты – ничтожество, которое любит разрушать? А, может, тебя самого когда-то изнасиловали? Это был мужчина? Или даже твой отец? – маска стервы с остреньким язычком, огромный опыт в качестве скандальной журналистки, – все это не дало ей молча сносить издевательства.

– О, нет, дорогая, – широкая ухмылка на красивом лице. – Я это делаю только потому, что МОГУ. И мне нравится насиловать. Считай это моим маленьким недостатком в идеальной внешности. Как говорится, и бриллианты бывают с изъянами. У меня всегда была прекрасная жизнь… быть может, слишком великолепная… – с этими словами он притянул ее к себе, швырнул на кровать, порвал остатки платья и презрительно отшвырнул лоскутки в разные стороны.

«А я-то думала, что ткань крепкая! Наверное, подсунули подделку», – мелькнула в голове женщины неуместная мысль.

Она отвернулась, не желая смотреть ему в лицо, видеть жадный и торжествующий взгляд, пока он терзал ее тело: до боли сжимал чувствительную грудь, прикусывал кожу чуть ли не до крови, оставлял засосы на нежной шее, заставляя ее невольно дрожать и всхлипывать.

Картина прошлого снова встала перед ней во всей своей яркости: четырнадцатилетняя девочка, все еще невинная, лежит в руках сильного парня, который разрывает своим членом нежное влагалище, чувствуя стыд и боль, и думая лишь о том, останется ли она в живых.

Оказывается, одна ее часть умерла тогда.

И поэтому Рита лежала под ним, словно загипнотизированный удавом кролик, повернув голову в сторону и бессмысленно уставившись в окно, мечтая стать маленькой птичкой и улететь куда-то далеко.

А насильник снова грубо овладевает ею, так, что ей больно почти также, как и в тот, самый первый, раз.

Но душе намного больнее. Ее словно разрывают на куски. Джон насиловал не только ее тело, но и душу, разрушая остатки крепкого панциря, благодаря которому она всю жизнь пыталась защититься от мира, вторжения в собственную целостность.

Он убивал ее, наслаждаясь каждым мгновением.

Когда он кончил, буквально впечатав ее в кровать, она ощутила, что прокусила губу до крови: одновременно со струйкой крови из глаз потекли слезы.

Встав с нее, мужчина даже не взглянул на уничтоженную жертву, лишь презрительно ухмыльнувшись, ушел, закрыв за собой дверь. Словно его и не было.

Рита жалела, что у нее недостаточно воображения, чтобы представить, будто она просто-напросто побывала в одном из своих кошмаров, а не испытала весь этот ужас наяву.

– Рита, что с тобой? – она услышала страх и сожаление в голосе Леопольда. – Прости, я не знал, что он сделает с тобой такое… Иначе я бы никогда…

– Не беспокойся! – почти закричала она, с трудом вставая, морщась от боли. – Я не буду никому жаловаться. Не мне ли, как журналистке, знать, во что может вылиться скандал?! Он разрушит и мою, и вашу репутацию. Конечно, мне не привыкать к всеобщей ненависти, но, в этом есть нечто личное. То, чего бы я не хотела касаться. Иногда призраки прошлого все-таки возвращаются – и пытаются тебя убить. Но это уже признак того, что они слабее тебя. Иначе занимались бы своими, более приятными делами, чем пытались сломать тех, кого они и так считают ничтожеством, слабее себя. У тебя есть снотворное? – женщина вытерла тыльной стороной ладони кровь и уставилась на смущенного мужчину.

В серых глазах шагнувшего ей навстречу аристократа явственно проявился испуг. Он резким жестом снял с себя халат.

«Неужели и он собирается?! Впрочем, пускай, какая мне уже разница. Ощутить себя павшей еще ниже просто невозможно», – мысли мелькали в голове со скоростью летящего самолета.

Но аристократ лишь накинул ей на плечи собственный халат и обнял, прижимая к себе, словно пытаясь утешить.

Этот простой жест ошеломил ее, заставил разрыдаться, изо всех сил цепляясь в единственную устойчивую опору, что оказалось рядом – в сильное мужское тело.

Подняв ее на руки, когда она от него более-менее отцепилась, Леопольд понес журналистку в ванную, где оставил одну, но тщательно следил через полупрозрачную занавеску, чтобы она не порезала себе вены, чем, судя по выражению ее лица, она была вовсе не прочь заняться.

Затем, накинув на нее большое полотенце, в которое укутал, как в простыню, он понес ее в спальню, но в другую, в свою личную.

Там его уже ожидала Элеонора. Глаза жены расширились, когда она увидела, как муж несет Риту: их семейное ложе всегда было неоскверненным, священным. Но, увидев, как дрожит стройная красавица, какие безумные у нее глаза, Элеонора смягчилась.

– Что-то случилось? Вечер прошел не так, как ты планировал? Этот Джон Войн причинил ей боль?

Вдвоем супруги напоили ее успокоительным. Вызвав по телефону служанку, Леопольд потребовал немедленно вышвырнуть Джона Война из своего поместья, а если тот будет недоволен – подключить к этой операции самых сильных охранников.

– Расскажи мне, если хочешь, – тихо произнес белокурый мужчина, заглядывая в по-прежнему обезумевшие глаза женщины. Она уже не дрожала, только иногда вздрагивала, ее время от времени словно било в конвульсиях. – Почему ты не сказала, что не хочешь с ним спать? Я бы выгнал его немедленно, я бы не позволил!