— Знаю. Просвещенный! Клади кожу обратно! — Мне кажется, что он все же шутит и делает это только потому, что хочет позлить меня.

— Да ты послушай, дурачок. «Украл» — это когда тащат у какого-нибудь там Петрова или Козлова. За это положена тюряга! А «взял» — это риск. Берешь же у своего рабоче-крестьянского государства. У го-су-дар-ства, не у частного лица! Потому-то помаленьку все берут.

— Ну, положим не все. — У меня снова перехватывает дыхание.

— Ей-богу, все. А в порту подавно. — Он продолжает играть финкой. — И у нас в порту берут, и во всех портах мира. Так уж заведено.

— Не знаю, как в других портах, а у нас… при мне… не позволю воровать!

— Ну зачем так грубо! — Агапов прячет финку за спину и морщит носик. — И сам бы взял три-четыре штуки, не замечал бы, как другие берут. Если тебе противен запах чеснока у другого, скушай и ты чесночину…

— Ты что — хочешь, чтобы я стал вором?

— Ну вот, опять грубишь!.. Эх, Докер, Докер!.. Ведь каждый добирает то, чего ему не хватает. Кто же живет на одну зарплату?

— Тысячи других живут. И я живу.

— Это пока у тебя нет семьи. Нет потребности выпить, погулять, одеться, хорошо покушать. Шайтан тебя возьми, ты еще сосунок, ни черта в жизни не понимаешь. — И он снова подкидывает в руке финку.

— Почему же не понимаю? Понимаю. Только иначе, чем ты, — примирительно говорю я, вдруг почему-то пожалев Агапова. Может быть, у него большая семья, ему трудно живется? Хотя что-то не похоже, чтобы он бедствовал. — Знаешь, Агапов, у нас был учитель — Ираклий Гаспарович. По обществоведению. Мы его очень любили, он не был похож на других. У нас с ним были товарищеские отношения. Старший друг — и все!.. Так вот, он приучил нас к спартанскому образу жизни. Когда мы кончали школу, он нам сказал в напутственной слове: у человека все имущество должно умещаться в одном чемодане, чтобы человек не был пленником вещей, чтобы он был свободен как птица. Куда его страна пошлет — на любое строительство! — чтобы туда он ехал охотно, не цеплялся за большие города… Ну конечно, его слова надо понимать несколько шире… Если надо, то ехать еще кой-куда, — и я делаю в воздухе этакий замысловатый жест.

Он иронически смотрит на меня, скосив левый глаз, спрашивает:

— А зачем тогда жить, работать, если человеку ничего не надо?

— Кое-что, конечно, надо, — говорю я.

— Вот одеться, например, тебе не мешает. Симпатичный парень, а ходишь как бродяга. Хочешь, я тебе устрою по дешевке отрез английского шевиота или индиго?.. За полсотню?.. Ходил бы этаким пижоном, все девки заглядывались!

— Нужны они мне!..

— А как же не нужны? Краля всем нужна. У меня одна хорошенькая есть на примете… — Подбросив в последний раз финку, он поворачивается спиной и идет к трапу.

— Ты мне зубы не заговаривай, Агапов! — кричу я и бегу за ним. — Клади кожу обратно!

— Не положу, Докер! — Он оборачивается и снова подкидывает финку в руке.

— Положишь!

— Не положу!

— Я старшого позову!

— А мне плевать на него. Он у меня вон где, должен три сотни, — и он похлопывает себя по подметке. — И ты мой должник, так что молчи. Скажу Гусейну-заде — выгонит с треском.

«Проклятая метрика!» — В эту минуту я презираю себя.

Но тут точно кто-то толкает меня сзади. Я налетаю на Агапова, пытаюсь схватить его за руку. А он очень даже умело, сильным, но плавным рывком отводит мою руку в сторону, при этом как-то незаметно проведя по ней кончиком финки — от локтя до запястья.

Обнаженная рука у меня какое-то мгновение чернеет и вдруг, точно препарированная, заливается кровью.

— Что вы там расшумелись? — кричат сверху.

Я поднимаю голову — в проеме трюма виден свесившийся по грудь старшой.

Агапов смеется, говорит старшому:

— Я его, дурака, хотел испытать: честен или не честен?.. А он бросается на нож, руку вон себе окровавил.

Горбачев говорит:

— Смотрите у меня! Не баловаться ножом. — И уходит.

— Дурак, дурак! — Агапов прячет нож. Приподняв рубаху, он срывает с пояса три, цвета крови, куска шевро и швыряет на тюки. — Честный дурак!.. Есть у тебя платок? Давай перевяжу. — Смеется. — Неужели ты и на самом деле подумал, что я стану марать руки из-за этого дерьма?.. Эх, Докер, Докер! Плохо ты знаешь Костю Агапова!

И он берет у меня платок, крепко стягивает мою руку.

Прижав ее к груди, я с трудом поднимаюсь наверх. Иду на корму. Здесь ветерочек, легче дышится. Сажусь на круг каната, валяющийся у борта.

«Для чего Агапову надо было испытывать меня? Сделать своим сообщником?»

Подходит старшой, спрашивает:

— Что там случилось в трюме?

— Да особенного ничего, — говорю я. — Повздорили немного.

— Не баловаться у меня ножом!..

— Я завтра на часик опоздаю, старшой! Схожу в Морагентство.

— Зачем?

— Поговорить с Гусейном-заде.

— О чем?

— О метрике. Нехорошо все это получилось.

— Все переживаешь!.. Не смей ходить туда! Я знаю — и этого достаточно… Экий преступник нашелся в артели!.. Ты забываешь, что я старшой артели, сам являюсь представителем Морагентства.

— И все равно надо бы сказать!..

— Ладно, при случае скажу, — уже примирительно говорит он. — Самому Гусейну-заде! Посмеется — и только делов.

— Честное слово? — Мне сразу становится легче.