— Ты учишь их детей?

— Понемногу. Они вырастут такими же, как мы.

— Не приведи боги, — она поёжилась, забираясь под одеяло.

— По возможностям — наверняка. Но, в отличие от нас, у них будет наставник.

— Ты, — Кит усмехнулась, — который никогда не хотел этим заниматься? Или это очередная маска? «Ответственный дядюшка».

— Я давно не ношу масок, — отрезал он, выключая свет. — Лет восемь уже как. Доброй ночи, сестра. У нас впереди тяжёлые дни.

— Ты даже не представляешь, насколько, Витти, — пробормотала девушка, когда дверь за ним закрылась. — Надеюсь, ты снова станешь похожим на себя прежнего. Тогда ты, по крайней мере, умел признавать свои провалы сразу.

Она прикрыла глаза, и тени прошлого столпились возле её изголовья.

— Сам по себе анальгин — жуткая дрянь. С похмелья вообще лучше пивом лечиться. Только ни в коем случае не вздумай потреблять вино или что крепкое. Вообще, наш уровень лекарств и медицины в целом оставляет желать чего получше. Да ещё и самолечение в придачу.

— Как говорил классик, «население у нас крепкое и, в основном, лечится само».

— Ага. Только помяни моё слово, скоро народ начнёт лечиться чем-нибудь вроде жареной мочи. В масштабах страны.

— Тебе бы школу закончить, доктор ты наш…

— Не доктор, а целитель.

Московский вокзал. Субботний вечер. Множество подростков собрались в центре зала ожидания у подножия колонны, гордо несущей бюстик Петра I. Говорят, если долго на него смотреть, он тебе подмигнёт…

Эти мальчишки и девчонки никуда не едут. Они презрительно косятся на пьяных и опасливо — на сотрудников правоохранительных органов. Это «тусовка». Большой Питерский Сход. Каждую субботу здесь собираются странные и «стрёмные» личности с разноцветными волосами, серёжками в самых неподходящих местах и прочей неформальной атрибутикой. Они приезжают поговорить, поделиться новостями и кассетами с фильмами или «мультами». Они приезжают потому, что больше их нигде не поймут. Жизнь только здесь. Остальное время — только ожидание следующей встречи. Здесь мало пьют, наркотики неприемлемы, а о таком слове как «нетерпимость» просто не знают.

На ступеньках, уходящих в «малый зал», за спиной памятника, сидел тощий мальчишка. Или, скорее, юнец. Судя по внешности, он не так давно вошёл в тот возраст, что лежит между беззаботным детством и бесшабашной юностью. Четырнадцать, может быть, пятнадцать лет. Раньше таких называли «отрок». Истёртая до блестящих пятен, замшевая «недокосуха» была велика ему почти на два размера, но не похоже, чтобы это причиняло ему неудобства. Чёрные джинсы, чёрная футболка, тяжёлые чёрные ботинки. Странные, почти «цивильные» на фоне «говнодавов» и «камелотов» окружающих. Тонкие пальцы до хруста вцепились в ступеньку, голова опустилась, тёмные, средней длины волосы закрыли глаза.

— Тальк, тебе нехорошо?

Он поднял взгляд и усилием воли заставил себя не скривиться.

«Боги, Сова, как ты не вовремя».

— Всё в порядке, Сов. Просто накатило.

— У меня вчера пропало колечко, блин, — без перехода заявила светловолосая девушка, присаживаясь рядом, — и нашлось сегодня утром. Там, где его не могло быть по определению. Я в этот шкафчик месяц не заглядывала, чтоб ты понимал. Надеть кольцо так и не решилась, с ним кто-то поработал, понимаешь? Как трясина, честное слово. Посмотри.

Она вытащила из кармана маленький кожаный мешочек. Повозилась с завязками, и в подставленную ладонь скользнул узкий золотой ободок.

— О-о-о, подруга, это только через пламя проносить, — юноша прикрыл глаза. — Мерзость редкостная. Даже и не знаю…

Внезапно, он глухо застонал, резко запрокинув голову. Из-под зажмуренных век брызнули слёзы.

— Тальк?!

— Тише, здесь люди. — Он зашипел сквозь зубы. — Значит, и до тебя добралось. Так, драгоценная моя, во-первых, ты проносишь его через огонь и воду. Во-вторых, оставляешь на месяц в темноте. Потом прислушаешься и поймёшь — стоит ли вообще брать в руки. Надеюсь, за это время всё закончится. Третье: ты забываешь обо мне. Немедленно. Телефон, адрес, имя и внешность. Всё. Зря я сюда припёрся…

Он начал подниматься и тут же плюхнулся обратно. Маленькая, но крепкая ладошка прочно ухватила его за пояс.

— Рассказывай.

— Сов, это то, с чем ни тебе, ни мне не справиться. И это мой груз.

— Поняла, — судя по тону, девушка действительно поняла, о чём говорил её друг, — а если нас будет больше?

— Слушай, я вообще не уверен, что это не шизофрения, ясно?

Сова закатила глаза.

— Отлично, в очередной раз проведём «следственный эксперимент». Какой цвет? — Она протянула вперёд руку ладонью вверх.

— Я…

— Какой. Цвет, — в звонком голосе прозвучали стальные нотки.

— Красный, — сдаваясь, пробормотал юноша. — Но это ничего не доказывает. Кроме меня и тебя…

— Есть ещё масса людей, которые его увидят, — перебила она. — И не только людей. Ты мне веришь?

Он покосился на её пальчики, над которыми висел, переливаясь, маленький алый шарик. Шарик, который видели только они.

— Я больше не могу жить пустыми надеждами.

— Сиди здесь.

— Зачем?

— Затем, что я так сказала. Сколько человек тебе нужно?