Вацлав утвердил выбранных народом советников.

Треволнения этих дней ускорили кончину короля. Случившийся с ним в августе удар, уложил его в могилу.

Как высоко поднялись уже тогда волны народного восстания, можно судить по рассказу летописца о похоронах короля:

«В шестнадцатый день августа месяца, почти в час вечерни, король чешский Вацлав, пораженный апоплексией, с превеликим стенанием и как бы рыканием львиным внезапно скончался в замке близ Праги. Из страха перед народом тело его перевезено было в ночное время в пражскую крепость и поставлено в часовне св. Вацлава. А через несколько недель увезено оттуда ночью же и в полном унижении в Краледворский монастырь, где король избрал себе место упокоения. Тело короля похоронили рыбаки, пекари и послушники этого монастыря».

Смерть Вацлава послужила поводом для новой вспышки народных волнений. По праву наследования трон теперь принадлежал Сигизмунду. Но для чехов не было имени ненавистнее этого: Сигизмунд сжег Гуса, оклеветал чешский народ и навлек на него ненависть соседей, не раз бахвалился в письмах и речах своих, что «ждет не дождется дня, когда утопит во Влтаве всех гуситов». Такого короля чехи не желали.

Гнев народа обрушился на тех, кто внутри королевства тянул сторону Сигизмунда, и прежде всего на богатых немцев и на монахов.

С новой, небывалой силой забушевало в те дни в Праге восстание чешского ремесленного люда и городских низов. Многие монастыри — «вертепы разбойников» — были разрушены и сожжены.

Из столицы продолжалось бегство немецкого патрициата, католического духовенства, важнейших чиновников. По свидетельству летописца Лаврентия, «каноники, монахи, купцы и многие богатые горожане бежали тогда из Праги».

Оставленное католиками движимое и недвижимое имущество захватывали пражские бюргеры-чехи — горячие приверженцы чаши. Их радовало зрелище сокрушения и гибели католиков, а мошна раздувалась от столь счастливо и неожиданно попавшего в нее золота.

На приступ монастырей и патрицианских домов, рискуя головой, шли водовозы, сплавщики, ремесленные ученики и подмастерья. А добро, взятое в бою или брошенное бежавшими, доставалось новым советникам магистрата, чехам-купцам, ремесленным мастерам.

Настали дни сказочного обогащения чешского бюргерства, примкнувшего к гуситскому движению. Вытесняя немцев-патрициев, завладевая их богатствами, бюргеры-чехи возносились волною событий на вершину влияния и власти.

Восстание, вспыхнувшее с такой силой в Праге, быстро перебросилось во многие города провинции. В Писке, Плзне, Хомутове, Лоунах громили монастыри, забирали имущество купцов-немцев и католиков. То же происходило и в Кралевом Градце, Клатовах.

Католический летописец рассказывает: «В течение этого же 1419 года гуситы восставали во многих местах, опустошали города и местечки, монастыри, обители, странноприимные дома, разрушали церкви и алтари, а некоторые из них сжигали и беспощадно убивали застигнутых там верных сынов католической церкви».

В сельской Чехии паны-«подобои» продолжали захватывать земли, еще не отобранные до того у церковников. Для этих панов гуситское движение давно перестало рисоваться в прежнем розовом свете. Приумножая свои земельные владения, они с тревогой взирали на будущее. Их не столько пугали угрозы Сигизмунда и папы, сколько растущее с каждым днем среди их крестьян недовольство и все более частые случаи открытого неповиновения.

Уже в это время среди зажиточных пражских бюргеров-«подобоев» и у многих панов, завладевших церковными землями, наметилось сильное желание выразить Сигизмунду верноподданнические чувства и помочь ему усесться на чешском троне. Но они требовали от него твердого обещания сохранить бюргерству и панству их новые приобретения.

Тем временем магистры Пражского университета — эти идеологи чешского бюргерства — успели уже немало потрудиться над сведением почти что всех гуситских новшеств только к причащению мирян из чаши. Озлобленные и напуганные крайними проповедями сельских священников на горах, университетские магистры запретили службы и проповеди под открытым небом и вне церквей. Они требовали сохранения и дорогих облачений и платы за обряды, настаивали на святости икон и даже на латинском богослужении. Будь на то их воля, магистры договорились бы и с Сигизмундом и с Римом.

А к Сигизмунду в Венгрию спешили чешские паны-католики, к нему отправилась и вдовствующая королева Софья. Былая гуситка молила теперь претендента на чешскую корону подавить взбунтовавшихся чехов при помощи немецких и венгерских войск.

Сигизмунд намеревался вторгнуться с крестоносцами в свои новые владения весною следующего, 1420 года, но планы свои держал в тайне. Пока же бороться с бунтовщиками он предоставил самим чешским панам и их наемникам.

Он назначил временным регентом королевства Софью и придал ей коронный совет с Ченком Вартемберкским во главе.

Паны-«подобои» усмотрели в назначении Ченка, былого главы панской гуситской лиги, успевшего прихватить немало монастырских поместий, Молчаливое признание Сигизмундом их собственных земельных захватов. Это сразу расположило их к Сигизмунду.

Зато совсем неуверенно почувствовали себя в эту осень 1419 года пражские бюргеры. Они слали в Венгрию послов, просили Сигизмунда дать обещание не преследовать «чашников». Сигизмунд отделывался туманными фразами: он, мол, намеревается править Чехией, как правил отец его. Но как раз Карл IV был ревностным католиком. Эти посулы меньше всего способны были успокоить пражских мещан.