Четверг, 3 июля 1930 года <…> Переоделся – и на ужин к Спирменсам. <…> Диана Спирменс заказала Мэри Пэкенхем две фрески для своей гостиной, каждая ценой 20 фунтов. Когда первая фреска была готова, Диана сказала: «Насколько я понимаю, мы еще не решили, сколько мы вам заплатим, не правда ли?» Мэри: «Да». Диана: «Прекрасно. Напишите на этом листке бумаги, сколько, по-вашему, мы вам должны, а я напишу, сколько я готова вам заплатить. Итак, какую сумму вы поставили?» – «20 фунтов». – «Ну вот, а я – 15. Давайте выведем среднее арифметическое, и, таким образом, с нас причитается 17 фунтов 10 шиллингов». Даже этих денег бедная Мэри до сих пор не получила. Как говорится: «Если найдете мою чековую книжку – деньги ваши». Клаф Уильямс Эллис [207] очень мил и болтлив. Каждую минуту вынимает из портфеля какие-то маленькие книжечки и сует их мне под нос; подчеркивает в них что-нибудь вроде: «Художник – единственный законодатель». Истинный энтузиаст. <…>

Понедельник, 7 июля 1930 года Обедал в «Ритце» с Ноэлом Кауардом [208] . По натуре прост и дружелюбен. Мозги отсутствуют. Прирожденный актер. Говорили о католицизме. «Совершите кругосветное путешествие», – посоветовал он мне. Рассказал, что знает настоятеля в доминиканском монастыре, который больше всего на свете хотел стать актером и на этом помешался. Кончилось тем, что его обнаружили в нижнем белье своей хозяйки. <…>

Вторник, 8 июля 1930 года В одиннадцать ходил к отцу д’Арси [209] . Синий подбородок, тонкий, скользкий ум. Иезуитская часовня на Маунт-стрит обставлена хуже не придумаешь. Англиканам до такой безвкусицы далеко. Говорили о богодухновенности Писания и Ноевом ковчеге. <…>

Пятница, 11 июля 1930 года Ходил к отцу д’Арси; говорили о папской непогрешимости и индульгенциях. Обедал с Ричардом и Лизой; весь день провели вместе.

Суббота, 19 июля 1930 года Первый раз за неделю хорошо спал. Ужинал с Гвен и Оливией; говорили о религии.

Понедельник, 21 июля 1930 года Ездил с Одри [210] покупать у Оливии щенка. Потом – чаепитие в египетском посольстве. Рассуждал об авиационных авариях с леди Дафферин, как вдруг ее вызвал к телефону дворецкий. Вернулась в необычайном волнении: ее муж попал в авиакатастрофу, разбился его самолет, летевший из Ле-Туке. Попросила меня проводить ее до дому. Провел у нее час, пытался получить из Крейдона точную информацию; связался с полицией в Чатэме, с Министерством авиации и пр. Вероника Блэквуд тут же села в машину и уехала, и леди Д. осталась совершенно одна. В конце концов мне удалось вызвать к ней леди Лоутер. Эта история и сейчас не дает мне покоя. Леди Д. такая прелестная, такая достойная – и совершенно потеряла голову от происшедшего. Как ребенок от боли. Не плачет. <…>

Вторник, 22 июля 1930 года Был в «Сэвиле»; все разговоры – об авиакатастрофе. Потом обедал в «Ритце» с Дэвидом Сесилом [211] . Говорили, если не ошибаюсь, о любви.

Фортхэмптон-Корт, Глостер,

пятница, 1 августа – вторник, 5 августа 1930 года

Уик-энд в Фортхэмптоне у Йорков [212] . Поехал вместе с Морисом [213] , который сказал, что кормить будут плохо и шампанского не дадут. Ни то ни другое предсказание не сбылось. При этом сказал, что постели удобные и ванных комнат сколько угодно. Ошибся и тут. Наша компания состояла из Мод и Винсента (родители Йорка. – А. Л. ), Генри (Суслика) Йорка, сестры Суслика Мэри и ее мужа Монти Лаури-Корри. Эта парочка безостановочно совокуплялась. Хью Уиндем, брат миссис Йорк, – типичный младший сын-неудачник. Разорился в Южной Африке; выручила семья. Теперь целыми днями рисует грушевые деревья. Его жена робка и неприметна; утром отменно нехороша собой, к вечеру хорошеет. За вычетом Генри, иногда игравшего на бильярде, никто ничего не делал. <…> Славно провел эти три дня. «Дейли мейл» не желает продлевать наш контракт. Театральные продюсеры не желают покупать пьесу Брэдли [214] . Ищу ссоры с Боттом [215] , так что в скором времени опять обеднею.

Пятница, 15 августа 1930 года Приехала со своей собакой Оливия. Театральный антрепренер хочет, чтобы я переделывал пьесы для сцены. Не такой уж сложный способ заработать много денег.

Воскресенье, 17 августа 1930 года Ездил с Элизабет в Крэнборн на чашку чая. На удивление красивый дом; его обитатели – все как на подбор славные, незамысловатые люди с крючковатыми носами. Религиозная служба на улице, перед домом.

Четверг, 21 августа 1930 года Дождь целый день. Ничего не делали. Написал отцу д’Aрси.

Хэмпстед,

пятница, 22 августа 1930 года

Приехал на Норт-Энд-Роуд переночевать. Отца, накануне его дня рождения, искусала его же собственная собака. Мать навещала родственников – только что вернулась. Хотя я отказал Одри в деньгах, она, судя по всему, на меня не в обиде. Кит Вуд [216] совершил самоубийство. Герцогиня Йоркская родила девочку. Беркенхед, оказывается, еще жив. Вечером пошел в кино, отчего отец был безутешен [217] .

Лондон – Аддис-Абеба, пятница, 10 октября – воскресенье, 26 октября 1930 года

Французский кинооператор в поезде: обувь снял, но всю ночь проспал в лайковых перчатках. Рука в перчатке свешивалась с couchette [218] и покачивалась в такт движению. Медный пол раскален докрасна. В ресторане маршал Петен [219] . Только он и я лицезрели jour maigre [220] , за что были вознаграждены oeufs au plat [221] .

«Café de Verdun» в Марселе. Превосходный обед.

«Azay le Rideau». Пароход видавший виды и не слишком чистый. В коридорах голые полы. У меня двухместная каюта с наружной стороны. Пассажиры: французские колониальные чиновники с совершенно неуправляемыми детьми, офицеры Иностранного легиона – дурно одеты, небриты, с оттопыренными, как у коммивояжеров, животами. Люди спят в трюме, едят и живут на палубе. Очень неопрятны – с виду каторжники. Бородатый sous-offcier [222] . В основном немцы; один – американец. Двое за час до Порт-Саида выпрыгнули из иллюминатора и исчезли. Еще один перед обедом, возле Суэца, у всех на глазах выпрыгнул за борт; был схвачен египетской полицией, на пароход не возвращен.

На борту польские и голландские делегации; деловито расхаживают с портфелями, набитыми, надо полагать, поздравительными адресами. В Суэце на борт поднимаются французы и египтяне. Рас [223] – с сыном, двумя слугами и секретаршей-переводчицей; одета по-европейски, идет с ним под руку. Англичанки (наполовину малайки?), мать и дочь. Из Канн в Мадрас. Поначалу решил, что дочь наше путешествие оживит. Обе абсолютно ничего не соображают. Дочь, Дениз Гарисон, не гнушается косметикой: густо подведены глаза, алый маникюр – но не для того, чтобы соблазнять самцов; просто по-детски подражает светским львицам в Каннах. Обе так глупы, что, хоть и играют целыми днями в детские карточные игры, даже пересказать правила не в состоянии; все игры, которым они нас учили, перемешались у них в голове. Бартон – брат британского министра [224] , отставной банкир, зануда; корыстен, но нельзя сказать, чтобы был себе на уме. Гнусный американский журналист – оскорбляет прислугу. Итальянец, владелец третьеразрядной гостиницы в Мадрасе. Рыжеволосый американец – едет в Индокитай продавать сельскохозяйственное оборудование. Не знает ни слова, ни на одном языке, неспособен даже объясниться по-французски в ресторане.

Порт-Саид. Из моих знакомых не осталось никого [225] . На Восточной бирже повздорил из-за сигар. Чиновник в порту куда менее вежлив, чем полтора года назад.

Тот, кто на пароходе переедает, пьет, курит и не совершает прогулок по палубе, – живет в свое удовольствие. Те же, кто ведет «здоровый образ жизни», мгновенно заболевают.

Стоит мне оказаться вне своего привычного круга, как я начинаю лицемерить, говорю и рассуждаю в несвойственной мне манере.

И в первое, и во второе воскресенье проспал мессу. Священники и монашки плывут вторым классом. Рыбу по пятницам на ужин не подают.

Голландский проповедник играет в какой-то особенный бридж, где misère [226] называется «Лулу».

Два дня fête: course de chevaux – играли только французы; pari mutuel [227] , шансы почти равные. Пароход разукрашен; кинофильм еще хуже, чем обычно. Когда вошел маршал, все встали; очень приветлив, раздает автографы, на аукционе подписанная им фотография стоила 900 франков. Пассажиры второго класса приходят на бал и на концерт. Джаз-банд «Legionnaires» [228] : губная гармоника, барабан и банджо; на барабане наклейка «Mon Jazz» [229] . Пела девица, Бартон назвал ее «Люси всеми любимая». Относительно поездов «Джибути – Аддис-Абеба» [230] полная неясность; слухи противоречивы: дело в том, что бельгийский консул не может связать по-английски двух слов. Горячий ветер. Жившие в тропиках не выдерживают. За день до Джибути на море волнение. «Azay» весьма прочен. Драка между стюардами. Китаец посажен под замок; в камере, кроме него, уже два солдата. Потею. Подарил библиотеке книги сомнительного содержания.

В Джибути прибыли на рассвете. Одна пара еще танцевала; лица серые. С поездами по-прежнему неизвестность; начальник интендантской службы заверяет, что поезда есть: один – рано утром, другой – вечером. «Специально для делегаций». И еще один вечерний, и тоже специальный. Бартон и я сходим на берег; встреча с британским консулом Лоу, молодым агентом по погрузке и разгрузке судов. Действительно, имеются два поезда, оба специальные, для делегаций. Говорит, что и на тот и на другой достать билеты «затруднительно». Проливной теплый дождь, плащей нет, тропические шлемы мокнут. «Hôtel des Arcades» [231] , очень славная французская управительница. Дала нам номер с балконом, чистым бельем, ванной. Оставил на пароходе губку, бритву и пр. Дождь прекратился. Едем на машине по залитым водой улицам. Нищие, инвалиды, прокаженные. Европейский квартал: ветхая лепнина, широкие улицы, штукатурка осыпается на глазах. Людей охватывает внезапный испуг – не мог сначала понять, в чем дело; машину встряхнуло – землетрясение. Туземный квартал: глиняные хижины. Поменял деньги – норовят обсчитать. Сомалийцы: у одних бритые головы, у других крашеные рыжие кудри. Вернулись в отель; Лоу добыл нам билеты на пассажирский поезд со всеми остановками. Chasseur [232] в отеле заверил: на таможне наш багаж проверять не будут. <…> Обедали на террасе; маленькие мальчики обмахивали нас веерами в надежде на чаевые.

Сели в поезд: египетские, польские, японские, голландские делегации; вагон первого класса пустует. По соседству американские репортеры. Едем ночью. В Дирре-Дова приехали рано утром. Длиннейший кортеж, войска на всем пути к губернаторской резиденции, для делегатов завтрак с шампанским. Мы с Бартоном завтракаем в гостинице. Повидать нас явился Зафиро, секретарь по делам Востока. Абиссинский костюм – вижу впервые. Повсюду почетный караул – численность варьируется. Обед в Афдеме; четыре мясных блюда. Ужин в Хаваше. Праздничные танцы – египтяне в восторге; четырехчасовое ожидание; нет электричества. Идти некуда. Опять мясо. Предупреждали, что ночи холодные, но нет – всего лишь приятная прохлада; одеяла взяты напрокат в «Hôtel des Arcades». Между Дирре-Дова и Хавашем устрашающего вида карликовые деревья. Плодородная земля. Поезд всю ночь взбирается в гору; утром – горный пейзаж, туземные деревушки. Остановились на рассвете; завтрак в Моджо, потом Акаки; члены делегаций могут переодеться.

Аддис (Аддис-Абеба. – А. Л. ), 10.30. Императорская гвардия в хаки, ноги голые, вооружены, военный оркестр из черных мальчишек бесконечно долго играет все гимны подряд; официальные приемы. Племянницы Бартона: потрясены, что я не озаботился жильем. В посольстве; всеобщее возбуждение. Поехал в «Hôtel de France» [233] забрать вещи и оставить визитки. Встретил Траутбека, просил о встрече, в интервью отказано. Все последующие дни кошмарная неизвестность: добыть информацию невозможно никакими силами. Круг общения: Холл – полунемец, возглавляет bureau d’étrangers [234] ; Колльер – будущий директор банка, вступит в должность в январе – если абиссинцам будет чем платить; Тейлор – секретарь по делам Востока, его жена – славная, неказистая. Племянница Бартона – нечто совершенно непереносимое, его дочь – истеричка. Британская миссия прибывает 28-го. Прием в саду в субботу. Вечерний прием в пятницу. N прибыл в составе миссии, ужинал со мной в четверг, попросил меня его развлечь. В среду ужинал с Синклером, трогательным майором из военно-морского оркестра. Обедал с полковником Сэндфордом, несостоявшимся фермером, комиссионером «Дейли мейл»; обедал с Мэтью – англиканским пастором. От посольства информации не дождешься. Забыли пригласить меня в Дурбар.

Аддис: широкие улицы, недостроенные дома. Казино незакончено. С появлением именитых гостей люди в цепях куда-то с улиц исчезают. В пятницу итальянцы. В субботу ужинал с Чарльзом, Филмором и адъютантом Киттермастером. У Айрин жуткая американская приятельница миссис Харрисон.

Коронация в воскресенье; нескончаемая служба – с 6.30 до 12.30. Из-за кинооператоров ритуал смехотворен.

Аддис-Абеба,

понедельник, 3 ноября 1930 года

Встал в семь, пошел в католическую церковь: островок здравомыслия в обезумевшем городе. Вернулся, разогнал прислугу. <…> Ходил в ратушу, сказал, что хочу попасть на гебурр (праздник. – А. Л. ). Ответили: приходите позже. <…> Ходил в мавзолей (императора Менелика II. – А. Л. ): устрашающего вида здание, чем-то напоминает византийское. <…> Вернулся в отель, пил с летчиками. Встретил польского атташе: шофер привез его не по адресу. Обедал. Описал варварский гебурр. В 3.30 пошел убедиться собственными глазами, что гебурр варварский – оказалось, ничего подобного. Переоделся, пошел на прием в американское посольство. С профессором Уиттмором [235] осмотрели церковь Хайле Селассие: здание круглое, крытое соломой, аркада, внутри – картины маслом, снаружи клеенка, турецкие узоры, колонны с каннелюрами. Солнце село так быстро, что многого не увидели. Пошел в лавку, купил фотографии: оскопление побежденных в бою. Вернулся в отель, предъявил счет на 18 талеров. Перепалка. Пошел на попятный.

Айрин вернулась возмущенная: миссис Харрисон не пригласили на прием в английское посольство. Долго беседовали и выпивали: «В чем состоит мой долг? В конце концов, Ивлин, вы, конечно, можете сказать, что это ерунда, но ведь я как-никак дочь своего отца. Я баронесса Рейвенсдейл» [236] . Чуть позже меня перехватила миссис Харрисон: «Я ведь не о себе думаю, мистер Во. Ущемлено достоинство Айрин. Ей нельзя принимать приглашение так называемой леди Бартон». <…> Из английского посольства в итальянское. Фейерверк: европейцы в восторге. Его королевское высочество в баре. Вручение орденов; многие европейцы не скрывают своего разочарования. Бартону вручают «Звезду Эфиопии первого класса». Всем остальным – награды более высокие.

Вторник, 4 ноября 1930 года Спал до девяти, ходил смотреть парад; отправили на места для прессы. <…> Начался с опозданием; скука смертная. Вернулся обедать в гостиницу. По церквям с Уиттмором. Фрески с изображением святых мучеников [237] : кровь льется рекой. Писал репортаж о параде, спал на ходу, общался с журналистами. <…> Телеграмма из «Дейли экспресс»: «Сообщение коронации безнадежно устарело. Нас опередили все газеты Лондона». Ужинал с Чарльзом Дрейджем, спать пошел рано, остальные – в ночной клуб «Хайле Селассие».