Шрифт:
Вероника очутилась в распоряжении «медведя».
– Огонь там не зажигать, Ваше благородие?
– Ладно, и в темноте посидит…
– Ну, иди за мной! Живо!
– Потом ко мне ее в «дежурную», на допрос!
– Слушаюсь.
«Медведь» пошептался с прапорщиком и повел Веронику в одиночную…
– Вот видишь: в моих руках теперь. Что захочу, то с тобой и сделаю… – говорил он на ходу, оглядываясь на арестантку. Подошли к лестнице, и «медведь» приостановился: – Иди вперед. Недотрога. Эка беда – за титьки взял!.. Что ты, буржуйка, что ли?
На площадке Вероника остановилась, прислонилась к стене и схватилась за грудь. Темный ужас охватил ее душу, сжал ее сердце, и в голове помутилось. Поплыл пол под ногами, поползла стена – и она скатилась и простерлась навзничь, забилась в судорогах…
– Вот те раз! Вставай, вставай! Не прикидывайся…
«Медведь» наклонился, хлопнул Веронику по щеке, пощекотал под мышкой. Нет, не смеется, сволочь! Взаправду. Порченая, видно. Что с ней теперь делать? Буржуйка, красная буржуйка, значит: и по чулкам, и по штанам видать – видишь, какие узорчики на штанах-то. Ух, ты… ый!..
Внизу послышались торопливые шаги многочисленных ног, сопровождаемых характерным позвякиванием военных доспехов. «Медведь» отпрянул, прекратив свои исследования, и, отойдя в сторону, ждал. Три офицера, в их числе и полупьяный юнец.
– Что такое?
– Так что упала, Ваше благородие, и не встает… Дурнота с ней… Порченая.
– Она это? – тихо спросил один из офицеров юного прапорщика.
– Она, – шепнул тот, и все переглянулись.
– Что теперь, Ваше благородие, с ней делать будем?
Юнец что-то тихо произнес, и все сдержанно захихикали.
– Обморок. Прежде всего, в таких случаях следует освободить дыхание.
Один из троих встал на колено и начал расстегивать на груди крючки и пуговицы.
– Перенесите ее куда-нибудь, господа! Что ж тут, на лестнице…
– Ко мне в «дежурную». Ну-ка, принимайте!
Подняли Веронику с пола и понесли. Красивая девушка с обнаженной грудью и загнутой юбкой, из-под которой свешивались изящные ноги в черных шелковых чулках, – во всех уже разбудили «вожделение». Пользовались ее обмороком и старались давать волю рукам и глазам. «Медведь» шел позади, грузно ступая своими тяжелыми башмаками по полу, и шептал, отирая пот с лица:
– Теперь с ней что хочешь делай…
Принесли в «дежурную» и положили на клеенчатый диван. Мысли у всех были одинаковые, скверные, но их было трое.
– Спрыснуть ее водой, господа?
– Погоди ты. Коньяку надо ей дать…
Спорили шепотом, жидовка или русская? Вмешался стоявший у двери «медведь»:
– Нет, я тоже думал, ан нет: крест есть!
Быстрые, спешные шаги за дверью спугнули «эротическое настроение».
Кто-то идет в «дежурную». Отошли в разные концы, юнец сел за стол к чернильнице, раскрыл какую-то огромную книгу. Растворилась дверь – вошел пожилой полковник, строго окинул орлиным взором комнату и спросил:
– Это что значит?
Показал перстом на диван. Молодые притихли, юнец встал во фронт и начал рапортовать.
– В таком случае надо доктора!
– Не решились ночью беспокоить… Простой обморок…
– Но каким образом она очутилась в дежурной, когда место арестованным не здесь, а внизу?
– Она проявила себя… Она нанесла унтер-офицеру Стратонову оскорбление действием по лицу…
– Так точно, Ваше благородие! Ударила.
– И я решил составить протокол… И вот по дороге в дежурную комнату она упала в обморочное состояние…
– А почему там, внизу, женщины подняли бунт?
– Не могу знать.
– Их обыскивали?
– Так точно. Вот здесь у меня все, что найдено…
Полковник подошел к столу, стал было рассматривать бумаги и вещи, но неожиданно обернулся к стоявшим в углу офицерам:
– А почему, господа офицеры, вы находитесь здесь?
– Мы зашли случайно.
– Потрудитесь выйти. Здесь служебное помещение.
Те сделали поворот на месте и, промаршировав, скрылись за дверью.
– Дайте мне все, что найдено у этой особы.
Дамская сумка и в ней всякая всячина. Полковник посмотрел содержание сумочки, нашел документ, письмо, прочитал и задумался.
– Гм!.. Знакомая фамилия… Неужели красная?
– Так точно. Из подвижного лазарета. Захватили вместе с вагоном…
Вероника очнулась. Не понимала еще, что с ней случилось. Увидя свои ноги непокрытые и грудь полуобнаженной, все вспомнила и закричала истерическим воплем. Ей пришла мысль, что «гнусность» свершилась.
Полковник стал успокаивать, приказал дать воды, а Вероника, вскочив с дивана и сжавшись в углу комнаты, показывала на растерявшегося юнца и кричала: