Шрифт:
Я опять пел. Папаня учил меня новой песне.
— Я спустился к ручью,
Стал на рыбок весёлых смотреть…
Противная какая песня.
— Я спустился к ручью,
А в ручье караулила сме-е-ерть — мой Бог…
У меня не получалось правильно спеть это «смерть»; надо было взлететь голосом, а я не взлетал, а Хэнк Уильямс на пластинке — взлетал.
Следующий куплет мне нравился.
— Взял я, прыгнул в ручей,
И тотчас же ручей пересох…
— Недурно, — похвалил папаня.
Был воскресный день. Папаня скучал. А когда он скучал, то всегда учил меня новым песенкам. Первым делом мы разучили про Брайана О'Линна. Пластинки такой не было, а слова нашлись в книжке «Ирландские уличные баллады». Папаня дирижировал одним пальцем, и мы распевали на два голоса:
— Ночевал наш Брайан с тёщей,
Но была перина тощей.
«Лучше бы я лёг один…
К сте-сте-стенке ляг!» — молвил Брайн О'Линн.
Ну и всё в таком роде, легко и весело. Я пел Брайана О'Линна в школе, но мисс Уоткинс остановила меня, когда Брайан наш пошёл к подружке. Думала, дальше пойдёт какая-нибудь похабщина. Я сказал, ничего подобного, но мисс Уоткинс не поверила.
Последний куплет я исполнил во дворе, в одиннадцать часов, когда у нас была перемена.
— Там не похабно, — честно предупредил я.
— Пой, пой, не суть.
— Ну ладно.
Брайан О'Линн с женой и тестем…
Все загоготали.
— Говорю, не похабно!
— Молчи и пой.
— По мосту шагали вместе,
Мост сломался на двое половин.
«Не пешком, так вплавь», — молвил Брайн О'Линн.
— Ну, куплет тупее некуда, — сказал Кевин.
— А я предупреждал.
Я совсем не считал этот куплет тупым.
Тут явился не запылился Хенно и разогнал нас, решив, что намечается драка. Меня он сгрёб за шиворот, заорал, что я зачинщик, что он давно за мною наблюдает, а потом отпустил. Он ещё не был нашим учителем, взял наш класс год спустя, так что совсем меня не знал.
— Следи за собой, сына, — велел он.
— Ты у-хуу-шла-хаа рано у-ху-ху-тром…
Не получалось у меня, не получалось. Я понять не мог, как это Хэнк Уильямс так выворачивает голосом.
Папаня меня двинул.
В плечо. Я пялился на него, думая, как объяснить, что не годится мне эта песня, чересчур трудная. Смешно: я понял, что папаня мне врежет, за несколько секунд до удара — у него переменилось лицо. После он вроде бы раздумал, сдержал себя, но тут я сначала услышал удар, а потом ощутил боль, словно папаня забыл сказать кулаку: «Не бей, кулак, моего сына».
Папаня не убрал иголку с грампластинки.
— Ты сказала: «Мужик, не страшись, на меня положись!»
На тебя положась, положил я, дурак, свою жизнь…
Я потёр плечо через свитер, рубашку и майку: не болело, но как будто росло и обратно сжималось, чем-то переполнялось и сжималось.
Я и не заплакал.
— Валяй пой, — сказал папаня.
Тут он убрал иголку, и мы начали сначала.
— Я спустился к ручью,
Стал на рыбок весёлых смотреть…
Папаня положил мне руку на другое плечо. Хотелось сбросить её, но я терпел, а там уж и успокоился.
Проигрыватель — это такая красная коробка, которую папаня принёс с работы. И шесть пластинок можно положить на полочку над проигрывателем. У нас было только три пластинки: Черные и белые менестрели, Южный Пасифик и Хэнк этот Уильямс, король кантри-музыки. А когда проигрыватель только принесли, была всего одна пластинка Южный Пасифик. И весь вечер в пятницу отец слушал да слушал свой Пасифик, и все выходные слушал. Хотел меня выучить блюзу «Выполощу мысль о парне из своих волос», но тут уж мама вступилась: заявила, что если я спою в школе или на улице этот кошмар, то придётся продавать дом и переезжать со стыдухи куда-нибудь подальше.
У проигрывателя было три скорости: 33 оборота, 45 и 78. 33-оборотные — это долгоиграющие, у нас все три такие. Кевин спёр из дому братову пластинку «Манкиз» «Я верю», так это была сорокапятка. Правда, папаня запретил нам её ставить. Сказал, она, мол, поцарапана, а сам даже и не глянул. Проигрыватель был папанин личный, поэтому стоял в одной комнате с телевизором. Когда папаня слушал пластинки, телевизор не включали. Однажды папаня поставил «Черно-белых менестрелей», когда их же показывали по телевизору, а звук в телевизоре убрал. Получилось не очень удачно. Рот певца, чёрного дядьки, исполняющего серьёзную песню, открывался и закрывался, когда пластинка уже кончилась и игла вот-вот поднималась, да так и не поднялась. Чуть не поцарапала бороздки. Папаня её поднял сам.
— Ты с проигрывателем баловался? — обратился папаня ко мне.
— Не я.
— Ты, что ль?
— Нет, папа, — ответил Синдбад.
— Кто-то же баловался.
— Да не трогали они его, сдался им твой проигрыватель, — сказала мама.
Я ждал: вот-вот что-то случится, вот-вот он ей ответит, и лицо моё наливалось краской.
Однажды папаня врубил Хэнка Уильямса посреди новостей. Блеск! Чарлз Митчелл будто бы пел: «Теперь смотри на парня, как сходит он с ума, сама пришла удача, потом ушла сама…» Мы ухохотались. Нам с Синдбадом разрешили лечь спать на полчаса позже.