Лестница закручивалась вниз все дальше и дальше. Деревянные ступеньки скрипели под ногами. Кое-где ступенек не хватало, они просто рассыпались от старости. Как только глаза Сентябрь немного привыкли к темноте, в сумраке замелькали искорки света. Спустившись пониже, она поняла, что это звездочки, маленькие, но яркие, свисающие из-под каменистого потолка как старые лампочки, какие обычно болтаются на жестких витых шнурах. Они испускали тусклый, мерцающий свет, но не грели. Перила лестницы прихватило инеем. Сентябрь провела рукой по стене пещеры. Я не боюсь, напомнила она себе. Кто знает, что там, внизу. Не успела она это подумать, как рука набрела на гладкую, глянцевитую рукоятку, вмурованную в стену, вроде ручки гигантского рубильника, которым можно запустить огромную машину. Сентябрь с трудом различала эту изящную рукоять во тьме. Она вспомнила другой рубильник, оживлявший чудовище Франкенштейна в фильме, на который мама ее взяла с собой, о чем потом очень пожалела. Неделю после этого Сентябрь бегала по дому, включая свет в каждой комнате и выкрикивая слова, казавшиеся ей очень научными и профессиональными.

Сентябрь переключила рубильник. Она просто не могла поступить иначе – так удобно рукоятка легла ей в руку, изящная, но массивная, из настоящего дерева, идеальная, прочная и такая притягательная, будто сделана именно для нее. Бывают переключатели, которые невозможно не потрогать, и бывают дети, которые не могут удержаться, чтобы не включить-выключить такую штуковину – просто чтобы посмотреть, что произойдет.

Произошло вот что.

Зажегся свет.

В самом низу лестницы Волшебное Подземелье осветилось, словно поле, полное светлячков: вспыхнули уличные фонари, окна домов зажглись теплым красноватым светом. Миллион сверкающих пятнышек света и звука уходили вдаль, насколько хватало взгляда, и еще дальше – не просто город, а много городов и фермы между ними, лоскутное одеяло аккуратно нарезанных клочков плодородной земли. Она стояла будто бы на скале, озирая сверху всю страну. Надо всем этим висел на собственном витом проводе хрустальный шар; провод, черный и скользкий, исчезал в мягком влажном тумане. Великанский светильник горел вполнакала, словно огромная искусственная луна, окутывающая черноту подземелья вечными фиолетово-серебряными сумерками. На его прозрачной поверхности светились призрачные дымчатые римские цифры: XII.

Сентябрь больше не различала ни стен, ни потолка пещеры – только небо, холмы, торжественные перламутровые сосны, как будто это был верхний мир, а Волшебная Страна приснилась ей во сне. Тишина наполнилась голосами так же быстро, как тьма – светом; потом послышались обрывки музыки – тут рассыпался аккордеон, там, вдали, запел рожок. Позади нее огромная лестница спиралью уходила вверх, исчезая в вышине. Ниже, всего в нескольких лестничных пролетах, раскинулся чудесный внутренний дворик, уставленный грациозными статуями, с фонтанчиком, в котором булькала чернильного цвета вода. В темноте она не видела, как близко было дно! Рядом с фонтаном призывно раскинулась парковая скамья, высеченная целиком из древней кости: можно было присесть, насладиться прекрасным видом, а заодно и с аппетитом перекусить.

А в дальнем углу дворика, совсем плохо скрытая статуей шута, жонглирующего драгоценными планетками с медными и бронзовыми кольцами, стояла очень знакомая фигура. Фигура с крыльями и длиннющим хвостом, с могучими задними ногами и с полным отсутствием передних.

– Аэл! – закричала Сентябрь, и сердце ее, выпрыгнув из груди, помчалось впереди нее вниз по винтовой лестнице; поворот, еще поворот, пока она наконец не влетела во дворик и не бросилась, раскинув руки, на толстую чешуйчатую шею Вивернария.

Простим ее за то, что она не сразу все рассмотрела. В мягких сумерках хрустальной луны многое выглядит темным и неразличимым. Сентябрь была так счастлива обнаружить поджидавшего ее друга, что вцепилась в него и не открывала глаз, пока чувство легкости и покоя не затопило ее, как внезапный летний ливень. Наконец она открыла глаза – и отпрянула, поняв, что существо, которое она так неистово обнимала, – это не От-А-до-Л, не ее возлюбленный Вивернарий, а всего лишь его тень.

– Привет, Сентябрь, – пророкотал Теневой Аэл радостно, нежно, но тихо и робко, будто готовый к тому, что в любой момент его могут отвергнуть. Когда Сентябрь обнимала его, он казался плотным, однако шкура его больше не переливалась алым и оранжевым. Она струилась оттенками черного, синего и фиолетового, дрожа и колеблясь, как дрожит тень, отбрасываемая на воду. Его добрые глаза светились в сумерках, темные, ласковые и очень неуверенные.

– Ох, Сентябрь, не смотри на меня так, – вздохнул Теневой Аэл. – Я знаю, что я – не твой Аэл, у меня нет ни больших апельсиновых глаз, ни огненно-рыжей полосы на груди. Я не умею улыбаться так, чтобы тебе сразу захотелось меня обнять. Но я был Тенью твоего Аэла всю его жизнь. Я лежал под ним на траве в тот день, когда вы встретились, и на земле у Бриария, когда мы нашли Субботу в его клетке, и на улице, мощенной кексами в Осенних Провинциях, когда тебе было так плохо. Я беспокоился о тебе вместе с ним. Я лежал на холодных камнях Одинокой Темницы, и я был там в самом конце, когда ты нас спасла. Я всегда был с ним и любил тебя так же сильно, как он. Мой отец был Тенью Библиотеки, я тоже знаю все, что начинается с букв от А до Л. Я могу тебе пригодиться, как пригодился Аэл, если ты не будешь обращать внимания на то, что я – не совсем он, хотя я понимаю, как это непросто.

Сентябрь не отрываясь смотрела, как застенчиво, будто бы в страхе, он вжимает голову в плечи. Пожалуй, если на лице у нее сейчас мелькнет недовольство, он просто убежит. Ей хотелось думать, что это ее Вивернарий. Пусть бы это был От-А-до-Л, тогда бы она не чувствовала себя такой одинокой. Но когда она попыталась снова протянуть к нему руку, у нее не получилось.

– А где же тогда Аэл?

– Я полагаю, в Публичной Библиотеке Броселианде. Он, то есть мы, проходили там стажировку и Учебный Кюрс у Алфавитария, Каталожного Бесенка. После того как ты исчезла, мы, то есть он, решил, что было бы неплохо совершить несколько Литературных и Типографических Квестов, прежде чем объявиться в Городском Книгохранилище Волшебной Страны. Даже в Публичной Библиотеке с ним разговаривали неприветливо, Библиотеки вообще редко меняют свои привычки и враждебно относятся к новеньким, особенно когда эти новенькие дышат огнем на Уникальные Коллекции. Зато у нас каждый день был обеденный перерыв, и мы могли раньше всех прочитывать новые книги. Мы были счастливы, хотя и безумно скучали по тебе. Мы даже завели специальную коллекцию предметов и событий под названием «То-О-Чем-Надо-Рассказать-Сентябрь-Когда-Она-Вернется». И вот однажды, когда мы ставили только что поступивший «Учебник Странной Пфизики, алое издание» под редакцией И. Иноходера на самую верхнюю полку, чтобы малыши до него не добрались и не натворили бед, я вдруг оторвался от себя. От него. От А-до-Л. С этими местоимениями просто беда, когда тебя двое! Не могу объяснить лучше. Это было не больно; я почувствовал, что меня всасывает, будто в груди открылось сливное отверстие. Только что я был в Библиотеке – и вот я уже кувырком лечу сюда, а за мной полным-полным других теней, прямо как черный ливень.

Теневой Аэл переступил с одной фиолетовой лапы на другую.

– Сначала я очень расстроился. Мы с братом с рождения жили вместе! Что мне без него делать? Я умел топать, только когда он топает, петь, когда он запоет, запекать тени яблок моим темным дыханием, когда он вздумает запечь своим огнем настоящие яблоки. Понимаешь? Даже я думал, что он – настоящий, а я – фальшивый. Мои крылья, моя чешуя, мои яблоки — да я тогда даже слова такого не знал – «мое». Все было его. Но ведь это неправильно. Это я говорю с тобой. Я – От-А-до-Л, даже если я – не тот самый От-А-до-Л. А кто может утверждать, что я – не тот самый От-А-до-Л, а он – не моя тень, пусть даже плотная и алая? Между прочим, так говорит Хэллоуин. Теневая Пфизика ужасно запутанная. Даже Иноходер не представляет, насколько. Когда я, наконец, благополучно здесь приземлился, оказалось, что я плотный, и голодный, и умею кувыркаться в воздухе, как пожелаю! Умею сам творить чудеса! Умею стоять на голове, если захочется, и говорить, не дожидаясь, пока заговорит он. Я был так счастлив, Сентябрь! Я поплакал немножко, не стыжусь признаться. А Хэллоуин сказала: «Будь сам по себе, будь своим собственным телом. Я сорвала с тебя оковы, раз – и нету! Хочешь – прыгай и пляши, хочешь – рычи и кусайся! Вы звери вольные».