Я попробовал вспомнить что-нибудь из предшествующих событий. Не может же быть, чтобы я оказался в таком состоянии ни с того ни с сего! В фильмах, которыми нас без устали потчует киноиндустрия, все всегда приходят в себя в больнице, и чуткие медсестры, отводя глаза, повествуют им о страшной автокатастрофе, в которой, к сожалению… И так далее. Мог ли я попасть в одну из этих катастроф? Безусловно, мог, но, видимо, не попал. Так куда ж я попал?

Быть может, мой самолет сбили агрессоры? Или меня застал в каком-нибудь магазине террористический акт? Не похоже… С чего бы я вдруг тогда выжил?

Тут я услышал явственное бормотание у меня над ухом, словно некто пытался поделиться со мной какой-то тайной: «Сейчас… Сейчас. Все будет в порядке, все придет в норму. Встанешь. Встанешь и будешь бегать, как заведенный! Еще немного…»

Голос, приговаривающий это, был мужским. Даже, скорее, старческим. Сиплое, натужное дыхание говорящего, его манера повторять по нескольку раз одно и то же слово и очевидная неторопливость говорили в пользу моей догадки. Старые люди никуда не торопятся, ибо гонка их жизни подходит к финишу, и клетчатый флаг в руке грозного судьи вскоре опустится, дав долгожданную, и в то же время страшащую отмашку.

Я попытался разлепить веки, чтобы увидеть лицо хлопочущего надо мной человека. Возможно, он расскажет мне, что со мной произошло и почему я так странно себя чувствую? После целой серии бесплодных потуг я, наконец, почувствовал, как правое мое веко дрогнуло, вновь начиная слушаться моих распоряжений. Заметил это и старик, бросив взбодренным голосом: «Ну, вот и шевельнулся. Спасибо всем, кто причастен. Старайся, старайся дальше! Прошу тебя и призываю! Чуть больше бы тебе сил, чуть больше…»

Что он заладил? Грешно требовать от больного человека чрезмерных подвигов. Тут время нужно, ласка и профессионализм. В том, что я болен, сомнений не было – здоровые люди ведут и чувствуют себя иначе. Да и лекарь этот назойливый кудахчет вокруг, словно наседка! Но что же это, в самом деле, за госпиталь такой? По моим представлениям, во всех больницах должны царить суета и беспокойство, а реплики доноситься бодрые и отрывистые, а не приглушенно-причитающие. Это же похоже, скорее, на шаманство какое-то…

Я чуть шевельнул пальцами левой руки и одновременно приоткрыл правый глаз, что далось мне чрезвычайно трудно: я словно рождался заново. Могу себе представить, сколько тягот приходится перенести новорожденному, пока он худо-бедно обретет себя! Но что же, черт возьми, так меня покалечило?

Сквозь узкую щель между веками я почти ничего не увидел лишь неясные очертания не то предмета, не то человеческой фигуры на фоне заполняющей все остальное пространство красноватой дымки с белесыми прожилками. Я закрыл глаз и тут же снова открыл его, но уже более энергично, стремясь порвать эту мутную, похожую на слезу пленку, мешающую мне видеть. За правым глазом автоматически последовал левый, и вот я уже таращился на стоящего справа от меня и внимательно наблюдающего за мной человека, который и впрямь оказался стариком, хотя и не таким глубоким и немощным, каким я его себе мысленно нарисовал. Зрение мое еще не до конца восстановилось, и переливающаяся муть продолжала доставлять мне неприятности, но теперь я, по крайней мере, мог хоть что-то различать вокруг себя и делать выводы о ситуации, в которой оказался. И эта ситуация мне не нравилась.

Судя по всему, я был действительно болен, вероятно, угодил в какую-то передрягу. Но комната, в которой я очнулся, крайне мало напоминала больничную палату: каменные, без малейшего признака штукатурки, стены, низкий серый потолок, по которому, обгоняя друг друга и почему-то не падая на пол, бегали струйки стекающей откуда-то воды, развешанные по углам предметы непонятного предназначения и общая атмосфера мрачности, царящая здесь, не годились даже для самого захудалого хосписа, а приземистый худощавый старик, еще пару минут назад приговаривавший надо мной нелепости, а сейчас молча изучающий меня, был похож на доктора так же, как я на монаха. Его всклокоченная редкая борода закрывала всю нижнюю половину лица, выставляя напоказ лишь бледно-розовые губы кружочком, а густая бесформенная шевелюра выдавала в нем человека, мало беспокоящегося о презентабельности своего внешнего вида. Одет он был под стать прическе, в какую-то замызганную тужурку неопределенного цвета и широченные штаны с множеством карманов, какие обычно носят строительные рабочие. Если старик и не был оператором бетономешалки, то лишь из-за неудачной шутки судьбы. В общем, я его классически «встретил по одежке».

А может, он лишь подвизался тут на каких-то работах? Мне почему-то вспомнилась история одного штукатура, с которым мне как-то довелось общаться. Тот, прибыв в чужой город для работы по найму, снял комнату в одном из запущенных частных хозяйств. Будучи помешанным на бережливости, он принял предложение хозяина оштукатурить эту самую комнату в уплату за ночлег. Переоценив свои силы, он провозился всю ночь, а утром, злой и невыспавшийся, отправился на стройку. Зато платить ничего не надо было.

Я попытался улыбнуться, но у меня ничего не вышло. Ни один мимический мускул не дрогнул, и лицо мое осталось маскообразным. Но вместе с тем наметился и прогресс: я начал чувствовать конечности и положение моего тела. Затем мне удалось немного наклонить голову, и я увидел, что лежу на какой-то странной тахте, до того узкой, что плечи мои выступали за ее края, а руки не срывались вниз только потому, что я держал их сложенными на причинном месте, словно боясь произвести фурор в толпе несуществующих красоток. Пошевелив пальцами рук, а затем и ног, я убедился, что силы возвращаются ко мне, а пару минут спустя смог, сделав над собой усилие, принять сидячее положение.