Когда же я все же собрался с духом заглянуть под смертное ложе тетки, то, к моему подспудному разочарованию, ничего, кроме пыли и какого-то старого тряпья там не обнаружил. Что же до сожжения покойников, то у меня к нему вообще особое отношение: мало того, что сей процесс поглощает кладбище за кладбищем, превращая их в пустые, не несущие никакой смысловой или оккультной нагрузки и набитые фарфоровыми вазами мемориалы, необходимость существования которых вызывает сомнение, так он еще и отнимает материал для работы у заклинателей мертвых, не говоря уж о последнем шансе вурдалака. Это разрушало легенды и было в высшей мере несправедливо, ибо древние устои всего сущего должны оставаться незыблемыми. И, хотя я уже тогда понимал, что есть что-то гораздо древнее и незыблемее кладбищ, которые, как ни крути, остаются лишь человеческим изобретением, боязнь утраты любимой игрушки заставляла меня негодовать.

По мере возрастания доли «пустых могил» в современных некрополях таяло и охватывающее меня во время исследовательских прогулок по ним очарование и захватывающее дух ощущение причастности к скрытому от людей миру.

Моя «коллекция странностей», начатая мною еще в детстве и состоящая из предметов, имеющих, по моим представлениям, отношение к магии, оккультизму и вообще всему потустороннему, пополнялась теперь все реже, что вызывало у меня немалую досаду. Я почему-то полагал, что стоит какой-либо вещи соприкоснуться с умершим или, тем более, быть вместе с ним похороненной, как она тут же приобретает некие магические свойства, в разгадке сути которых я и видел свою задачу и предназначение. Любая безделица, найденная мною на кладбище, казалась мне покрытой налетом какой-то тайны, проникнуть в которую я страстно жаждал, а в шепоте колышимой ветром кладбищенской травы мне чудились едва различимые откровения мятущихся душ.

В ларцах и на стеллажах, со вкусом расставленных в полутемных помещениях моего жилища (по смерти родителей я унаследовал этот старый дом на отшибе), нашли свое место довольно солидное количество с восторгом добытых и лелеемых мною экспонатов, от не сгнивших фрагментов убранства гробов и человеческих костей, найденных мною в разверзнутых могилах, до украшений, которые я, чего греха таить, сорвал когда-то с истлевших или полуистлевших мертвецов, выкопанных мною на ночных пустынных кладбищах, влекомый моим бесславным хобби.

Свой первый гроб я вскрыл в двенадцатилетнем возрасте, после того как неделей раньше случайно наткнулся на провалившуюся могилу и разбросанные вокруг нее позвонки. Зрелище настолько поразило меня, что я совсем не спал несколько ночей кряду, ворочаясь в постели и размышляя о том, как здорово было бы самому сломать крышку саркофага и первым посмотреть в лицо находящемуся в нем Нечто. С этой мыслью я в одну из лунных ночей проник внутрь поросшего мхом живописного склепа семьи Коваро – единственного теперь на нашем кладбище, так как прочие «дома мертвых» в течение последних лет были так или иначе разрушены и содержимое их куда-то вывезено – большей частью по финансовым, реже – по гигиеническим причинам. Коваро же до сих пор оставались весьма влиятельным в нашей местности родом, и пусть их главная резиденция находилась теперь в землях отдаленных, покой их родовой гробницы был гарантирован. Тем паче, единственный сын старого Коваро – Филипп – погиб лишь десять с небольшим лет назад, наткнувшись в пьяном мареве кабака на нож какого-то южанина, якобы приревновавшего к нему свою бедрастую замухрышку-жену. В пылу разборки наследник миллионов прокричал, если верить молве, что готов-де погибнуть за любовь свою, в чем вздорный бородач ему тотчас же и помог. В общем, история, достойная пера Шекспира. Стареющий же фабрикант, похоронив сына, покинул эти места, приказав, разумеется, заботиться должным образом о склепе, в котором покоились многие поколения его предков и, по несчастью, незадачливый любвеобильный потомок.

В склепе этом я бывал и раньше, так что его мрак и царящий тут тяжелый дух смерти были мне не в новинку и не могли заставить меня изменить свои намерения той ночью. Удостоверившись, что все спокойно и никакой случайный путник не помешает исполнению задуманного мною, я приступил к делу. Пробежав лучом карманного фонарика по крышке ближайшего саркофага и прочтя на серебристой металлической пластинке слова «Филипп Коваро», я подцепил принесенным с собой топориком крышку и, поднатужившись, нажал. Раздался неприятный скрип и легкий хруст ломающейся конструкции…

Отбросив крышку саркофага, я, набрав в грудь побольше воздуху, одним резким движением вспорол алюминиевую оболочку, покрывающую тело. Моя предосторожность ничего мне не принесла, ибо смрад, ударивший мне в нос и, казалось, сейчас же проникший под кожу, был столь силен, что мой юный организм, едва позволив мне снова дышать, в тот же миг попытался очиститься путем обильной кислой рвоты.

Через некоторое время я все же нашел в себе силы заглянуть в гроб. Один вид мумифицированного лица с выпирающими, подернутыми остатками кожи скулами и торчащими под сгнившим носом большими желтыми зубами заставил меня вновь заледенеть. Клочья истонченных спутанных волос на практически лишенном кожи черепе дополняли картину. Одежда тоже порядком истлела и ничем не напоминала то богатое облачение, коим являлась прежде.

Что я, собственно, делаю в этом концентрате смрада и первобытной тоски?!

Эта мысль чуть было не привела меня в чувство, но что-то, тускло блеснувшее в рыхлой смеси тряпок и гнилой плоти, привлекло мое внимание, не дав зародившемуся было малодушию меня отрезвить. Посомневавшись, я протянул дрожащую руку и, превозмогая вновь подступившую тошноту, нащупал надетый на мертвую руку тонкий браслет…

Тогда я впервые в жизни ограбил мертвеца. Охватившее меня поначалу отвращение к себе и содеянному мною постепенно сменилось какой-то неестественной гордостью за собственную смелость и целеустремленность. Что ж! Я доказал себе, что мое увлечение миром мертвых сильно отличается от пересказывания детских страшилок и тупых проделок в Хэллоуин, словом, от всего того, чем занимаются обычно эти жалкие плебеи – мои ровесники. Я убедил себя, что нахожусь на верном пути и должен продолжать начатое. А недостающие знания придут, в этом я не сомневался.

Склепов по близости больше не было, и я принялся просто разрывать могилы, показавшиеся мне интересными, в поисках новых «сокровищ». Надо сказать, я не ленился и зарыть покойника обратно, обобрав его, так что внимания общественности мои деяния не привлекали, оставляя лишь толику недоумения у кладбищенских смотрителей, поскольку безупречной мою работу назвать все же было нельзя. Озабоченный конспирацией, я постепенно расширял ареал своих изысканий, крайне редко бывая дважды на одном и том же погосте, а если и бывая, то со значительными промежутками времени и крайними предосторожностями.