– Деловые партнеры на выработанном участке!

– Странно, однако, что он едет в заколоченном контейнере обратно из Данидина. Скажете, не странно? По мне, так выходит, Карвер не подозревал о том, что Стейнз внутри.

– Давайте дослушаем мистера Мади до конца.

– Кто ж так с деловым партнером обращается – заколачивает в ящике на верную смерть!

Не присоединились к этому многоголосию догадок только двое китайцев, Цю Лун и Су Юншэн: они сидели выпрямившись, не сводя очень серьезных глаз с Мади, как и на протяжении всего вечера. Мади поймал взгляд А-Су, и, хотя выражение китайца не изменилось, Мади показалось, будто во взгляде этом промелькнуло сочувствие: А-Су словно бы хотел сказать, что хорошо понимает досадливое нетерпение Мади.

Незнание языка помешало А-Су в подробностях рассказать собравшимся тем вечером историю своих взаимоотношений с Фрэнсисом Карвером, и в результате англоговорящие участники так и не узнали деталей, сверх того что Карвер совершил убийство, а А-Су вознамерился отомстить за него. Мади разглядывал китайца, так и впившись светлыми глазами в темные зрачки А-Су. Интересно, что за предыстория связывает этих двоих? А-Су признался лишь, что знавал Карвера еще мальчишкой; ничего больше он не открыл. Мади предполагал, что А-Су около сорока пяти лет, то есть родился он в начале двадцатых годов, – вероятно, они с Карвером сталкивались в ходе китайских войн.

– Мистер Мади, – промолвил Коуэлл Девлин, – позвольте задать вопрос вам. А вы сами полагаете, что человек в грузовом контейнере – это Эмери Стейнз?

Все разом умолкли.

– Я никогда не был знаком с мистером Стейнзом и не узнал бы его при встрече, – скованно отозвался Мади, – но да, мне так кажется.

Притчард произвел в уме некоторые подсчеты:

– Если Стейнз пробыл внутри этого ящика с тех самых пор, как Карвер отплыл в Данидин, то это получается тринадцать дней без воды и воздуха.

– Несчастливое число, – пробормотал кто-то, и Мади внезапно осознал, что в курительной комнате собралось именно тринадцать человек, и тринадцатый по счету – не кто иной, как он сам.

– А такое возможно – тринадцать дней? – усомнился Гаскуан.

– Без воды? Вряд ли. – Притчард пощипал подбородок. – Но без воздуха, понятное дело… вообще немыслимо.

– Но что, если он вовсе не находился внутри все это время, с тех пор как покинул Хокитику? – предположил Балфур. – Может, его в ящик только в Данидине запихнули – либо силой, либо сам залез…

– Мой рассказ еще не окончен, – напомнил Мади.

– Да, точно, – подхватил Мэннеринг. – Он же еще не договорил. Придержите языки-то!

Поток предположений иссяк. Мади снова покачался на каблуках вперед-назад и спустя мгновение продолжил.

– Как только я понял, что внутри контейнера человек, – рассказывал Мади, – я помог ему выбраться – с трудом, ведь он был так изможден и дышал едва-едва. Он, по-видимому, совсем обессилел, колотя в стенки ящика. Я ослабил ему воротник – на нем был шейный платок, – и сей же миг на груди его проступила кровь.

– Вы его чем-то случайно поранили? – уточнил Нильссен.

На сей раз Мади не ответил; прикрыв глаза, он продолжал, словно в трансе:

– Кровь изливалась наружу… пузырилась и булькала, словно насос работал; человек схватился за грудь, пытаясь остановить поток, и, захлебываясь рыданиями, снова и снова повторял это имя: «Магдалина, Магдалина…» Джентльмены, я глядел на него в ужасе. Я словно онемел. Столько крови…

– Он о ящик поцарапался? – настойчиво гнул свое Нильссен.

– Кровь так и била фонтаном из его груди, – отозвался Мади, открывая глаза. – Это со всей определенностью не была царапина, сэр. Я-то уж никак не мог его поцарапать, разве что ногтем, а я ногти очень коротко подстригаю, как вы, верно, заметили. И повторяю: кровь хлынула потоком уже после того, как он выбрался из ящика и уселся прямо. Я подумал, может, у него в шейном платке булавка торчала, но нет, никакой булавки. Платок был завязан бантом.

Притчард нахмурился.

– Значит, он был уже ранен, – предположил он. – До того, как вы вскрыли ящик. Может, порезался обо что-нибудь до того, как на сцене появились вы.

– Может, – без особой уверенности проговорил Мади. – Боюсь, я слабо понимаю…

– Что такое?

– Что ж, – промолвил Мади, беря себя в руки. – Скажем так: рана не показалась мне… чем-то естественным.

– Это как? – не понял Мэннеринг.

Мади смущенно потупился. Он верил в аналитические свойства разума: он верил в логику с той же спокойной убежденностью, с какой верил в свою способность распознать ее. Он считал, что истину можно довести до совершенства, а совершенная истина всегда абсолютно прекрасна и предельно ясна. Мы уже упоминали, что Мади не придерживался никакой религии и потому не прозревал истины в таинственном, в необъяснимом и необъясненном, в туманах, что застят научное познание точно так же, как вполне материальные тучи в этот самый час затемняли хокитикское небо.

– Понимаю, что прозвучит это странно, – проговорил он, – но я не вполне уверен, что человек из грузового контейнера принадлежал к миру живых. При тамошнем свете… в игре теней… – Мади умолк на полуслове и вновь заговорил, уже резче: – Скажем так. Я даже не уверен, что назвал бы его человеком.

– А что же такое это было-то? – не понял Балфур. – Что, если не человек?

– Призрак, – отозвался Мади. – Видение какое-то. Фантом. Звучит глупо, понимаю. Наверное, Лидия Уэллс смогла бы описать это лучше меня.