Всякий раз, как в редакцию «Уэст-Кост таймс» приходило письмо провокационно-обличительного характера, Левенталь, прежде чем отправить номер в печать, обычно связывался со всеми заинтересованными лицами. Он считал своим долгом загодя предупредить того, кого вот-вот разнесут в пух и прах; ибо суд общественного мнения в Хокитике приговоры выносил суровые, репутации гибли за одну ночь; любому, кто оказался под угрозой, издатель направлял приглашение написать ответ.

Многоречивое и довольно-таки путаное обращение Алистера Лодербека по поводу служебного проступка начальника тюрьмы Шепарда не было исключением из этого правила; дочитав его до конца, Левенталь тут же сел снимать с документа копию. Копию он отдаст в набор, оригинал отнесет в полицейское управление и предъявит надзирателю, ведь Шепард, конечно же, захочет себя обелить по ряду пунктов, а до конца рабочего дня еще далеко, так что его ответ, как реакцию на сообщение Лодербека, вполне можно будет включить в тот же понедельничный номер «Таймс».

Раскладывая письменные принадлежности, Левенталь удрученно хмурился. Он понимал, что информация о Шепардовой частной инвестиции могла просочиться только через кого-то из двенадцати участников собрания в «Короне», а значит, кто-то – как ни печально – нарушил обет молчания. Насколько было известно Левенталю, с Лодербеком знакомство водил только один человек – его друг Томас Балфур. С тяжелым сердцем издатель вытащил чистый лист бумаги, свинтил крышку чернильницы и окунул в нее перо. «Том, – думал он укоризненно. – Том». Вздохнув, он покачал головой.

Левенталь уже дошел до последнего абзаца Лодербекова письма, когда зазвонил колокольчик. Он тут же встал, отложил перо на пресс-папье и прошел через цех; черты его лица уже понемногу смягчались в приветственной улыбке, но улыбка эта слегка заледенела на губах, когда издатель увидел, кто именно стоит в дверном проеме.

На вошедшем было длинное серое пальто с отделанными бархатом лацканами и отогнутыми бархатными манжетами; глянцевая, похожая на котиковый мех ткань плотного переплетения маслянисто поблескивала при каждом движении. Шейный платок завязывался под самым горлом, отвороты жилета с шалевым воротником загибались кверху, благодаря чему плечи казались шире, а шея – массивнее. В чертах лица ощущалось нечто тяжелое, как если бы их вырубили из камня – основательного, шероховатого, что шлифовке не поддается и вес имеет немалый. Рот был широкий, нос приплюснутый; выпяченные брови сходились под прямым углом. На левой щеке, от внешнего уголка глаза вниз, к челюсти, змеился тонкий серебристый шрам.

Замешательство Левенталя длилось не более секунды. В следующий же миг он поспешил навстречу вошедшему, вытирая ладони о фартук и широко улыбаясь; обтерев пальцы дочиста, он протянул гостю обе руки и воскликнул:

– Мистер Уэллс! Как приятно видеть вас снова! Добро пожаловать в Хокитику!

Фрэнсис Карвер сощурился, но на крючок не попался.

– Хочу объявление разместить, – сказал он.

Границ личного пространства хозяина посетитель переступать не стал: остался стоять у двери, держа дистанцию футов в восемь.

– Конечно-конечно, – отозвался Левенталь. – И должен признаться, я немало польщен и обрадован тем, что вы сочли возможным обратиться к услугам моей газеты вторично. Мне было бы очень жаль утратить клиента из-за собственной оплошности.

И снова Карвер промолчал. Шляпы он не снял и, похоже, делать этого не собирался.

Издатель, нимало не смущаясь демонстративной наглостью гостя, просиял улыбкой:

– Но не будем вспоминать былые дни, мистер Уэллс, поговорим о дне сегодняшнем! Скажите, прошу вас, что я могу для вас сделать?

По лицу Карвера наконец-то скользнула тень раздражения.

– Карвер, – поправил он. – Меня зовут не Уэллс.

Добившись своего, Левенталь сложил на груди руки. Большой и указательный палец его правой кисти были густо измазаны чернилами; теперь, при сцепленных в замок ладонях, это создавало любопытный эффект «полосатости», как если бы две руки принадлежали двум разным существам: одному – черному, другому – желтовато-коричневому.

– По-видимому, меня память подводит, – промолвил он, – но мне кажется, я вас отлично помню. Вы заходили где-то с год назад, разве нет? При вас было свидетельство о рождении. Вы дали объявление о потерявшемся транспортном ящике и даже какое-то вознаграждение за него предложили. С вашим именем еще некоторое недоразумение возникло. Я неправильно его напечатал – опустил ваше второе имя, и вы вернулись на следующее утро и указали мне на ошибку. Сдается мне, в вашем свидетельстве о рождении значилось «Кросби Фрэнсис Уэллс». Но может быть, я вас с кем-то путаю?

И снова Карвер не произнес ни слова.

– Мне всегда говорили, что память у меня на редкость цепкая, – добавил Левенталь, выждав минуту.

Издатель, конечно, играл с огнем, позволяя себе откровенную дерзость… но вдруг Карвер купится на подначку? Выражение лица Левенталя оставалось учтиво-безмятежным. Он ждал ответа.

Левенталь знал, что Карвер остановился в гостинице «Резиденция», откуда и отдавал распоряжения по вытягиванию остова злополучного «Доброго пути» на берег. Эти работы, безусловно, велись бы тихой сапой и со множеством ограничений, если бы Карверу надо было любой ценой скрыть находящийся на затонувшем корабле труп. Но по всем отзывам, в том числе и от грузоперевозчика Томаса Балфура, Карвер вел дело с максимальной прозрачностью. Он предоставил начальнику порта полную инвентарную опись груза, он пообщался с представителями всех хокитикских транспортных компаний и оплатил все счета и сам несколько раз плавал на лодке к разбитому судну в сопровождении корабельных плотников, старьевщиков, торгующих спасенным с корабля имуществом, и тому подобных людей.