Шрифт:
— Кто-нибудь, поскорее, веревку, пояс, что-нибудь!
Пассажиры повскакивали со своих мест, началась паника...
И тут Галя увидела Вацлава, сжимающего рукой кровоточащую рану на груди, медленно, медленно оседающего на пол. Галя подскочила к нему, она упала вместе с ним, прижавшись ухом к месту, где была рана, но собственная кровь стучала ей в голову, и она не могла понять, бьется у Вацлава сердце или нет, а потом кто-то оторвал ее от него и сказал:
— Этот мертв.
Самолет шел на посадку...
Галя открыла глаза: в сознании ее всплыл знакомый цветной лоскут. Крупные белые ромашки по синему застиранному полю — халатик матери. Затем до нее донеслись голоса из репродуктора, работавшего на полную мощность, сквозь них тренькала ложечка в стакане. Мать стояла спиной к ней, заваривала чай, наверное... Галя силилась разлепить губы, позвать маму, но голоса не было. Она снова закрыла глаза и попыталась вспомнить... стронуть с памяти тяжелые завалы... Все как в детстве. Как после продолжительной болезни. Как будто ей лет десять-двенадцать, она выплывает из небытия после воспаления легких, над ней — встревоженное лицо матери. Беспамятство окутано запахом лекарств, малины, меда; голоса матери, сестры кружат по комнате... Но это не ее комната! Значит, она в больнице? Значит, дело зашло слишком далеко, ее на «скорой помощи» отправили в больницу, и время вычло Галю из своего потока — как надолго? Что произошло до этого? Она перекаталась на снежной горке? Упала с плота в осенний пруд? Переела мороженого? И тут звуки музыки один за другим стали выбирать ее память, брошенную на дно реки, как сети, и тянуть, тянуть на поверхность. Дни Галиной жизни стремительно всплывали, лопаясь в сознании зримыми картинами, пока мелодия не восстановила все прошедшее:
Под небом голубым Есть город золотой С прозрачными воротами И яркою звездой. А в городе том сад, Все травы да цветы. Гуляют там животные Невиданной красы...Мать уже убавила звук репродуктора, но было поздно — волна памяти разметала последние остатки спасительной дремы: ледяная рука сжала ее сердце, выбросила на страшный, без воздуха и трав берег...
«Этот мертв...»
Галя разлепила губы, выдохнула:
— Нет!
Сколько раз она смотрела фильмы, в которых герои, услышав роковую весть, кричали, шептали, вопили это слово, надеясь заслониться им от реальности, — тогда это казалось ей смехотворным штампом. «Нет!» — бессильный вопль души перед разверзшейся бездной. «Нет!» — это ладонь на глаза, которые больше не хотят видеть. Но музыка беспощадно и ласково сдувала ледяное слово с запекшихся Галиных губ, и не было спасения от правды. Вацлава больше нет на свете. Вацлава больше нет. Значит, и ее больше нет, не должно быть. Это она своим невниманием, эгоизмом столкнула его в яму, она могла спасти его, вытащить из бредовых фантазий, но, поглощенная собственными переживаниями, и пальцем не шевельнула, чтобы спасти любимого человека...
Галя неподвижно лежала на кровати, но тело ее как магнит притягивал квадрат окна. Она думала: «Вот выйдет мама из палаты, тогда...»
А в небе голубом Горит одна звезда. Она — твоя, о ангел мой, Она твоя всегда... Кто любит — тот любим, Кто светел — тот и свят. Пускай ведет, ведет тебя Дорога в дивный сад...Из ее раскрытых глаз ручьями потекли слезы.
— Деточка, — услышала она голос Ольги Петровны, — ты пришла в себя! Слава богу! Доченька моя! Что же ты плачешь? Все позади! Все живы, все остались целы и невредимы!
Все живы?!! Безумная надежда загорелась в сердце Гали. Может, Вацлав только ранен...
— Вацлав... жив? — прошелестела она.
Мать склонилась над ней:
— Что ты сказала, дитя?
— Вацлав... — более внятно произнесла Галя.
— Кто это Вацлав? — не поняла мать.
— ...жив? — договорила Галя.
— Говорю тебе, все живы, только один бандит погиб, а второй уже в тюрьме, — ответила мать. — Что же ты плачешь? Выпей чаю, детка! Ты была в шоке, мы все за тебя так боялись... Варя дежурила возле тебя, Вера тоже... Глеб приходил. Кстати, Глебушка просил, чтобы ты не беседовала со следователем до того, как он сам не поговорит с тобой, Глеб то есть... Он о чем-то хочет предупредить тебя... А следователь уже дважды наведывался...
Галя кивнула. Квадрат окна притягивал ее с такой неодолимой силой, точно там были не дождь, не ветер, а Вацлав.
«Дождаться ухода матери...»
Ольга Петровна как будто услышала ее мысли:
— Глебушка просил позвонить ему, когда ты придешь в себя... Я пойду, детка, звякну ему с сестринского поста...
Когда дверь за матерью закрылась, Галя, сделав над собой усилие, поднялась с кровати и на негнущихся ногах подошла к полуоткрытому окну.
Ни дождя, ни ветра...
Слава богу, она не на первом этаже... Достаточно высоко, чтобы через секунду оказаться в дивном саду. Сквозь зеленую крону деревьев — асфальт. Галя встала коленями на подоконник. Что-то внизу мешало ей сию же минуту перекинуться вниз головой. Прямо под окнами молодая женщина катила коляску. Сквозь пелену слез Галя увидела крохотное личико спящего младенца...