— Гораздо больше меня заботит знаешь что? — спрашивала Галя сестру. — Как нам выдать замуж твою Ольгу? Это будет посложнее, чем найти пару Раисе Каштановой.

Варя согласно кивнула. Конечно, Мари еще раз пять может выйти замуж. В этом ее предназначение. А Ольгу ожидает аспирантура и большая научная карьера. Она уже и не мечтала о личном счастье.

— Наверное, нет у меня предрасположенности к семейной жизни, — грустно говорила Оля.

Галя очень надеялась, что сестра разведется с Романом после той гадкой истории. Она даже предприняла небольшую атаку, набросала портрет зятя:

— Ты уже сама разгадала природу этого существа мужского пола, дорогая. Но не до конца. Ромуальдос будет преподносить все новые сюрпризы. До тридцати ему суждено пребывать в поре детства и полудетства. Потом он отрастит бороду, полысеет и вступит в пору мужской зрелости. Но это будет не мужик, а недоразумение. Такие всю жизнь пребывают сначала под крылом матери, потом жены. Тебя устраивает роль няньки и опекунши?

Теперь уже Варя не протестовала и соглашалась с такой характеристикой. Но ведь она и раньше видела, что Ромка слабый, легкомысленный, избалованный. И выбрала, полюбила именно его, а не одного из умных, сильных ребят в их классе.

— Значит, я была запрограммирована на такого муженька, — смеялась Варя.

— Ты ведь уже решила развестись и вдруг передумала, потому что он лил вот такие слезы, — упрекала ее Галина, показывая кулак.

Варя покачала головой: нет, слез Ромка не лил. Но он так старался стать идеальным мужем, что долгое время ей не к чему было придраться, даже если бы она захотела. Он работал и с гордостью вручал ей деньги. Правда, на карманные расходы Раиса потихоньку давала ему сумму, намного превышавшую зарплату. Каждый вечер Роман проводил отныне дома, играл с сыном и укладывал его спать. Бабуля с Раисой нарадоваться не могли на такое превращение.

Вел он себя очень целомудренно, покорно спал на кушетке в своем углу. Снова преданно и верно смотрел Варе в глаза, целовал руки и как будто нечаянно касался, проходя мимо. Но повторного медового месяца не было. Варя все подмечала — и только. В ее душе уже наступила поздняя осень.

Ольга Петровна и Галя считали, что большую роль в примирении сыграли Раиса и бабуля. Особенно Прасковья Ивановна. Ольга Петровна даже ревновала к ней дочь, настолько эта простая старушка сумела привязать к себе Варю.

— Классический тип деревенской женщины, так художественно запечатленный нашими писателями-деревенщиками, — тут же классифицировала бабулю Ольга Петровна. — Мудрая, добрая, бескорыстная. Раечка говорит, будь она настоящей писательницей, а не халтурщицей, написала бы хороший роман, а то и двухтомник о своей свекрови.

Прасковью Ивановну привезли в Москву маленькой девочкой. Большая семья староверов бежала из Вятской губернии от раскулачивания. Они были не фанатиками, а людьми, почитающими традиции и установления, по которым столетия жили деды и прадеды — вятичи. Прасковья Ивановна шестьдесят лет прожила в столице среди отпетых атеистов, но чудом сумела сохранить свою веру.

Вскоре Варя поняла, что ей посчастливилось получить в родственницы не лубочную старушку из патриархальной деревни, а мудрого наставника и путеводительницу в жизни. Да и характерами они были схожи. Галя возмутилась, услышав про родство душ:

— Что общего между тобой и этой древней бабулей, женщиной из другого мира, другого времени? Просто когда дошло до развода, Раиса завопила о сострадании к ребенку-сироте, а бабуля извлекла из сундука пожелтевший от веков «Домострой», где прописано: «Да прилепится жена к мужу своему, какой бы он дурак ни был».

С этим Варя не могла согласиться. Все было несколько иначе. Еще Раиса ей рассказывала, какой непутевый муж достался бабуле. Пил без просыпу, пропадал неведомо где месяцами, а потом как ни в чем не бывало возвращался. Она работала на фабрике, дворничихой в ЖЭКе, одна растила двоих детей. И вот однажды Варя спросила:

— И почему ты жила так долго с этим чудовищем, бабуля?

Прасковья Ивановна ответила очень просто и спокойно, как о чем-то само собой разумеющемся:

— Какой кому муж даден, кому какой достался, с тем и живи. Я за него сама пошла, никто не неволил.

Варя запротестовала, пыталась бабулю вразумить. Тогда она еще относилась к старушке с нежной снисходительностью, так же как Роман, почитавший свою бабуленьку ценной реликвией, домашней и общечеловеческой. На худой конец, рассуждала Варя, можно было попытаться перевоспитать этого дикого мужика, выгнать его из дому. Прасковья Ивановна почему-то заступилась за мужа с явным сочувствием:

— У него было что-то на душе нехорошее, червячок точил, вот он и напивался. А трезвый он был человек хороший, детей любил.