— Ну, — говорю, — настолько-то я и еще не одичал.

— Неужели? — а вот это уже рыжая. Посмотрел я на нее… ничего не сказал, вздохнул только и гимнастерку через голову потащил. Снял, глянул — вроде никуда не вляпался, кроме потеков ничего не наблюдается. Что ж, думаю, и на том спасибо. Здесь-то «Студебеккера» под окнами нет.

Положил гимнастерку рядом на скамью, глаза поднял — а девчонки-то обе, даром что такое равнодушие изображали, так на меня уставились, будто я не я, а картина какая, редкостной художественной ценности. Мне прямо неловко стало от такого внимания. Главное — абсолютно непонятно с чего. Я ведь даже наколками не баловался, хотя у нас многие делали. Не хотел, и все. Оно, конечно, может, когда и полезно бывает… при опознании, например. Только ведь заранее не угадаешь, какая именно часть от тебя после попадания сохранится, а все руки-ноги под хохлому расписывать — это уже будет не разведчик, а беглый экспонат этнографического музея.

— А что это, — спрашиваю, — вы на меня так смотрите? Поэму Лермонтова на мне вроде бы никто не писал.

Главное, смотрят так… если у Елики в глазах еще какой-то женский интерес мелькает, то у Кары взгляд… восхищенно-жалостливый.

Тут еще Рязань от созерцания бочки своей отвлекся, и на меня свои ясны очи навел.

— Да уж, паря, — говорит, — видно, потрепала тебя жизнь. И погрызла.

Я вниз гляжу — ничего не понимаю. Вроде пузо, как пузо, через ремень пока не свисает, грудь тоже вполне человеческого вида. Не такая, конечно, покрышка, как у Олефа, да и Арчет, пожалуй, тоже меня по этому показателю запросто перекроет. У меня-то больше жилы…

А рыжая осторожно так руку протянула и самыми кончиками пальцев плеча касается.

— Бедный, — шепчет, — где ж это тебя так?

Тут только до меня дошло.

— Ах, это, — улыбаюсь. — Не бери в голову. Оно только выглядит страшно, а на самом деле — ерунда, царапины.

Это в меня один олух три месяца назад итальянской гранатой запулил. А у нее осколочное действие совершенно никакое, метр-два от силы. Ну, посекло слегка. Гимнастерка, конечно, уже восстановлению не подлежала, а в остальном — все хорошо, прекрасная маркиза. Эти итальянские наступательные — системы «ОТО» или Бреда — такой, по совести говоря, хлам… у них даже запал не с замедлителем, как наш «УЗРГ», а ударного действия. То есть в снег, в грязь — не срабатывает сплошь и рядом.

— У нас, — Елика аж сглотнула, — редко доводится видеть подобное.

Странно.

— Постой-постой, — говорю. — Может, я чего не понимаю, но, по-моему, у вас наоборот, всякие там бретеры и прочие рубаки должны шрамами щеголять? Они же друг друга такими железяками пластают, что после хорошего боя шрам на шраме должен быть?

Девушки недоуменно так переглянулись… потом Кара вдруг в кулачок прыснула.

— Прости, — выдавливает. — Я совсем забыла, что у вас нет магов-целителей.

— А… — начал я было, и сразу же пасть захлопнул. Вспомнилось, как меня Иллирии пользовал. Точно ведь — рубец снял на «ура», словно и не было там ничего. А с мелочью этой он, наверное, просто возиться не захотел, да и верно — вреда от нее никакого, даже для внешности — чай, не на роже.

— Таким количеством шрамов, — добавляет Елика, — у нас может похвастаться только очень неумелый боец… который постыдился обращаться к целителю.

— Спасибо, — вздыхаю, — за комплимент. Утешила.

— Сергей… я ведь совсем не…

Тут Колька как грохнул по бочке — и сразу в воздухе чем-то повеяло. Ароматным таким.

— Готово, — заявляет Рязань. — Давайте кружки.

Начал он зачерпывать. Я свою кружку пустую забрал, ладонью прикрыл.

— Слышь, — тихонько ему говорю, — мне полкружки, не больше. А то ведь вот-вот к комбригу… если учует или блеск какой в глазах увидит, будет мне такой, как ты говорил, скипидар. С патефонными.

— Малахов, — Елика забавно так личико сморщила. — Не забивай голову.

Брякнула на стол свой мешочек бархатный, порылась в нем и протягивает мне… ну, конфету, наверное.

Размером чуть меньше грецкого ореха и будто шоколадом обмазана.

— Вот, — говорит. — Проглотишь — и можешь хоть к Верховному Жрецу на прием идти.

Колька на эту «конфету» уставился, как на орден Красного Знамени.

— Слышал я… — хрипло так говорит, — про эти пилюли волшебные, вот только видеть не доводилось. Подфартило тебе, Серега. Это ж эк… эк…

— Эквивалент.

— …во, это самое пяти ведер рассола.

— Так что, — добавляет рыжая, — пей спокойно, Малахов.

Я только зубами скрипнул.

— Ну смотрите, — говорю. — Под вашу ответственность.

Отдал Кольке кружку, тот ею зачерпнул, вернул мне. Я в нее носом ткнулся — пахнет просто потрясающе. Я, конечно, всяких там знаменитых французских и прочих вин не пробовал, но сильно подозреваю, что по сравнению с этим они ну са-авсем не играют — так, наливка домашняя.

Рязань встал, кружку торжественно так на уровень глаз поднял.

— Я, — говорит, — никогда не умел длинных и правильных тостов произносить. Поэтому, давайте просто — за встречу!