Тут как раз копыта коня по деревянному мосту процокали, и въехали мы в какой-то двор. Только я попытался голову приподнять, и в этот момент меня вниз спихнули.

Черт! Приземлился я на связанные руки, перекатился через голову и угодил ногами в кучу гнилой соломы. И при этом еще успел засечь сарай какой-то — похоже, конюшню — с воротами нараспашку, а рядом с тем сараем — новенький «Додж» три четверти.

Ну, ничего. Я с этой рыжей стервой еще посчитаюсь.

Поднялся, ремень с ног стянул, огляделся — непонятно, что за место. Дворик небольшой, но и не сказать, чтобы сильно маленький. Грязный. По углам пяток человек копошится. Одежка на них — не совсем рванье, но тоже непонятная какая-то. Дерюга, не дерюга, черт ее знает. А стены вокруг высокие, каменные. Хорошие стены. «Сорокапяткой» не возьмешь.

— Олеф, Арчет!

Гляжу — два суслика работу бросили и ко мне приближаются. Один светловолосый, лет тридцати, ладный такой, ухватистый, а второй моложе, но вымахал — два на полтора, грудь надул, как протектор от «студера», но что-то у него на роже такое проскользнуло, что я сразу просек — слабак! На обоих безрукавки кольчужные и мечи у пояса, я уже даже и удивляться особо не стал.

Выстроилась эта парочка у меня по бокам почетным конвоем, за плечи уцепилась. Причем блондин спокойно так взял, но цепко, а здоровяк гимнастерку в жменю загреб и стоит, довольный. Олух натуральный — его на любой прием взять можно, а он и не скумекает ничего, пока собственной железякой башку не смахнут.

Рыжая с коня соскочила, прошлась передо мной, прямо как офицер перед строем, и вдруг ка-ак вмажет мне с размаху по зубам — только моргнуть успел.

Потрогал языком зубы — вроде не шатаются. А вот губу наверняка рассадила. Рукой попробовал — ну, точно, кровь.

Я усмехнулся, криво, правда, и говорю, как капитан:

— Связанных пленных бить — много храбрости не нужно.

Рыжую аж перекосило.

— Ах ты…

Тут уж за меня светловолосый вступился.

— В самом деле, Кара, — говорит, — чего это ты так на него?

Кара, значит. Ладно, запомню.

— А ты не лезь не в свое дело, Арчет. Я тут хозяйка.

И тут я гляжу — через двор мужик идет. Вроде бы местный — портки на нем серые, куртка кожаная, меч опять же. Дрова тащит. А на ногах — кирзачи стоптанные. Уж наши-то солдатские кирзачи я за километр различу.

Ну я и заорал:

— Стоять! Напра-во! Кругом!

Мужик дрова выронил, развернулся, форму мою увидал — и замер с раззявленной пастью.

— Е-мое, — говорит, — никак наш.

Кара тоже обернулась.

— Троф, ты его знаешь?

Троф? Трофим, что ли?

— Нет, но… форма на нем наша, советская. Да свой он, ребята, что я, наших не знаю?

Пока они уши развесили, я руки к лицу прижал, как будто кровь из губы остановить пытаюсь, а сам узел грызу. Он и поддался. Я Арчета за запястье ухватил, на каблуке крутанулся, и полетела эта парочка вверх тормашками. Рыжая только поворачиваться начала, а я уже у нее за спиной и ее собственный нож к горлу приставил.

— Давай к машине, быстро, — и мужику ору: — Бензин в баке есть?

А мужик от меня шарахнулся.

— Ты, это, парень, — говорит, — брось нож. И девушку отпусти. А то худо будет.

Да уж, думаю, куда хуже-то? Опять одни психи кругом.

— Значит, так, — говорю. — Ключ в машину, бензина чтоб полный бак и автомат. А не то… — и ножом рыжей подбородок приподнял. — Точно худо будет.

А Трофим куда-то за спину мне пялится.

— Не стреляйте, — руками машет, — не вздумайте стрелять!

Я рыжую развернул, а там уже народишко высыпал, и трое уже навострились луки натягивать.

— А ну положь наземь! — кричу. — Кому сказал! Подчинились.

Неохотно, но подчинились. Это приятно, прямо душу греет. Глядишь, может еще и поживем.

А Трофим этот сзади топчется, в затылок дышит.

— Ты что, не слышал, что я сказал? — спрашиваю. — Машину и автомат сюда, живо.

— Отпусти девушку, воин.

А вот это явно местный командир ко мне вышел. Высокий, стройный, кольчуга на нем как никелированная сверкает, не то что на остальных олухах, за спиной плащ синий ступеньки метет, но главное — держится он соответственно. Настоящего командира я по этой привычке сразу замечаю. В любой толпе пленных не глядя на петлицы — это обер-лейтенант, это фельдфебель, а это писарь какой-нибудь штабной, даром что морду отожрал и сукно офицерское. Бывают, конечно, исключения, но редко.

Рыжая, как его увидала, сразу напряглась вся, словно навстречу хотела кинуться, а потом обмякла и — «Отец!» — выдохнула.

Ага, думаю, ты у нас, значит, папаша будешь. Тем лучше, обойдемся без торговли.

— Значит, так, — говорю, — повторяю последний раз. Ключ от «Доджа» и автомат с полным диском. Тогда получишь свою дочурку живой и невредимой. И без шуток. Я нынче шуток не понимаю, не в настроении.

Высокий на Трофима оглянулся.

— Автоматов у нас нет, — говорит тот, — а ключ в машине. Только не заводится она.