— Вообще-то, — говорю, — сегодня есть — грешно.

— Знаю, — отвечает Арчет, а сам тем временем куриную — или какой другой местной птицы, я уж не знаю — ножку обгрызает. — Заходи, садись. Мне сегодня есть можно, а грех этот отец Иллирии отпустит.

— А еще, — говорю, — не знаю, как ваш, а наш бог советовал в таких случаях делиться. Тем более что я в вашей теософии не разбираюсь, а живот мой — тем более.

— Так бери, — говорит Арчет, — и ешь. Чего говорить-то?

В общем, соединенными усилиями мы эту снедь истребили, как армию Паулюса. Кто был не мертв, тот был у нас в плену. Очень даже неплохо подзаправились.

— Да уж, — говорю. — Неплохой праздник этот ваш День Благоговения.

— Благодарения, — поправляет Арчет. — День божьего Благодарения.

— Интересно, — спрашиваю, — а за что это вы так своих богов благодарите?

Арчет на меня искоса так посмотрел.

— А тебе Карален разве еще не рассказывала?

— Нет.

— Ну, тогда слушай. День этот мы празднуем уже пятьсот сорок шесть лет.

— Неплохо.

— С того самого дня, когда на залитом кровью поле сражения теснимый врагами король Уртхерт дал обет, что отныне в этот день весь его народ будет возносить хвалу светлым богам.

— Ага. И с тех пор празднуете?

— Да.

Я шестеренками в голове поскрипел, поскрипел.

— Так, — говорю. — А где же подвох?

— Какой еще подвох? — удивляется Арчет. Но удивился он как-то неискренне.

— Понимаешь, господин старший ратник, — говорю. — Это я от ры… тьфу, от Кары мог ожидать, что она церковно-славянской историей начнет изъясняться. Но ты-то на ихнем шпрехаешь примерно так, как я на японском.

— Говорю, как умею, — обижается Арчет. — А подвоха тут никакого нет.

— Ну хорошо. А почему называется День божьего Благодарения, а не день Победы сякой-то?

— Так ведь битву-то, — отвечает Арчет, — король Уртхерт проиграл.

Вот тут-то у меня челюсть об столешницу и приложилась.

— Как — проиграл?

— Просто. Разбили его наголову.

— А за что ж тогда благодарить-то? — спрашиваю.

— Ты не понимаешь, — поясняет Арчет. — Король Уртрехт не предлагал богам сделку — победу в обмен на посвященный им праздник. Он поклялся, что этот праздник будет!

— Ну да, — говорю. — Я знаю, город будет, я знаю — саду цвесть. Но ведь они-то, боги эти, — говорю, — ты уж меня извини, своего слова, получается, не сдержали.

— А какое это имеет значение? — удивился Арчет. — Слово дал король.

— Черт. Значит, они, боги эти, его надули, а он слово все равно сдержал? Так, что ли?

— Да. А разве могло быть по-другому?

Вот тут уж у меня шестеренки окончательно заклинились. Я, конечно, догадывался, что вся эта феодальная компания на всяких там клятвах слегка задвинута — читали, знаем. Но одно дело — рыжая, девчоночка несмышленая, у нее в голове не просто ветер, а… аэродинамо-машина, а другое — чтобы весь люд пять веков поклоны бил из-за того, что какой-то там олух при позолоченной фуражке, будучи в расстройстве, чего-то ляпнул?

— Или у вас не так?

— Ну, — говорю, — вообще-то у нас, по крайней мере там, в моей стране, если слово дал — тоже на века. Но мы… как бы это сказать-то… прежде чем клятвы давать, думать стараемся.

Ага. Вот помню, давал я как-то при всем совете дружины честное пионерское — не стрелять из рогатки. Ей-богу, было такое. И сдержал. Перешел на гнилые яблоки. Гнилое яблоко, я вам доложу, обладает замечательнейшими поражающими свойствами при прямом попадании, а фугасным действием уступает только подгнившему помидору.

Да. Весело мы жили. До одного раннего июньского утра.

— Ладно, — говорю. — Ты мне вот что объясни: ты, старший ратник, и часовые, что на стенах и у моста, сидите здесь исключительно потому, что на той стороне — рукой подать — враг, который, между прочим, не дремлет. Так? То есть выполняете свою главную и наипервейшую обязанность. Так?

— Да. А Что…

— А вот что, — говорю. — Получается, что, выполняя свой долг, ты при этом, по твоим же словам, грех совершаешь. И если бы не отец Иллирии, гореть тебе в аду синим пламенем. Так?

— Ты не понимаешь, — говорит Арчет. — Все намного сложнее.

— Погоди, — говорю. — Вот, например, у нас в роте был узбек один, Максудов, мусульманин. Им их бог, между прочим, пять раз в день молиться велит, причем в определенное время. Но — если бой, то пропустить молитву не просто прощается, а даже в заслугу ставится! А у вас что?

Гляжу — задумался старший ратник. Глубоко и надежно.

— Тот закон, о котором ты сказал, — мудр. Но…

И тут дверь с грохотом распахивается, и в караулку рыжий вихрь влетает.