Шрифт:
– Уйди, старый черт!.. Холера… – и понес…
Плюнул Антон и опять пошваркал по пыли старыми обутками.
– Деда? – выскочил из-за попова угла Минька. – А пошто ты ему ничо не сказал?
– С дураком грешить…
– Давай я ему окна вышибу? А ты ему ничо не говоришь – он тебя отколотил бы, деда а?
– Нет, не стал бы.
– Схлыздил17, деда! – Сенька удивленно взглянул на Антона и сам себе не поверил, что деда струсил. – А пошто ты без картуза, деда?
– Айдате-ка, парняты, пароход пускайте – я приволокусь ужо!..
– Пойдем сичас! – Минька тянет за надорванную полу бешмета.
– К бабушке Фекле схожу, вот тогда и приду…
– Айда, Минька! – Сенька одернул рубаху и выковырнул из носа кусок грязи; ему обидно. – Чо кланяться-то? Хлызда!
– Хлызда! – заорал Минька и ударился к реке… Знал Антон, что скоро вернутся к нему ребятенки, а вот грустно стало… Последнюю ребяческую ласку отняли…
Бабушка Фекла варила болтушку18. Виднелся из-под низко повязанного платочка только кончик носа, похожий на сваренную морковку. И вся-то она была как морковка.
– Долгонько, Антон Степаныч, не бывал! Загордился чо-то ты? А у нас Машу-то просватали – только ты молчи – тихонечко меж собой, мы уж никому и не говорим… Женишок-от из Ямышева, атаманов сынок, – работящий парень. На Николу Семенова покойного – царство ему небесное! – здорово походит – белоголовый такой!.. Белуха-то, Антон Степаныч, отелилась – я те как-нибудь теленочка покажу… Темно счас – не разглядишь ведь…
Тоненькими винтиками полз дымок из-под таганки…19 И такими же винтиками длилась речь и таяла незаметно. Плели белое кружево – и окрашивались радужными красками, как старые оконца, нити прошлого… Будто бы кто-то тряхнул старым мешочком, и посыпались оттуда старые, но старикам новые монеты… И бережно перебирали их, и на каждом пятнышке останавливались – скорее запоминались пятнышки. И пятнышки эти становились картиной – подойдет новый человек, скажет – смешно, а то и ничего не скажет, – потому что не поймет… Засиделся Антон.
Уж и «казачье солнышко»20 захохотало из-за Иртыша… Выбросило тысячи языков и слизало пыль… Пала роса.
– Прощенья просим, – Антон кряхтит и отрывается от кошмы, – отдыхать пора… Эхе-хе!.. Косточки-то старые ломит по вечерам, а бывало в старинку по сотне верст валял на вершине – ничего не было.
– Отзывается теперь молодечество, – бисерит словами бабушка Фекла. – Укатали Сивку… И здоров же ты, Антон, в лагерях был. Сколько уж тебе?
– Много, – тянет Антон. – Уж и не вспомнить теперь – поди, за восьмой десяток!.. Пойду-ка я, Феклушка.
– Да куда?
– На Калистратову рыбалку, – сердито отбрасывает Антон.
– Постой-ка, Антон Степаныч. Вот ведь ты как – в самую середину попал, сейчас я! – Темным волчком бежит по ограде бабушка Фекла. – Машка, да где тя лешак таскат? Айда вон с Антоном Степанычем – он на Калистратову заимку идет – на мельницу ей, по пути тебе. Возьми-ка ее с собой – боится. Девка – как осиновый лист, муха пролетит – боится…
…Хрусталем закидала улочка. Прозрачные лунные копья вонзаются в черные ямы…
– Чо ты, домой-то не идешь? – звенит Машка, дугастые черные брови удивленно вскидываются. – Пошто ночью на рыбалку идешь?
Роняет Антон слова, как светлые лунные петельки, – тихо и нежно. Обидели его – так он будет ласковым:
– Жись вроде как дорога, девушка. Ну, надоест человеку идти – вон он и свернет на тропиночку, цветочек сорвать, або ягодку съисть. Вот и я как бы, значит, что ягодок захотел, – и поплелся на рыбалку… По старине у нас там с Калистратом! А у вас новшества… да… все новое хочут – у стариков-то щепкой в горле новое застревает… А у молодых, ничо, проходит…
На углу гармошка повизгивает «матаню»21, и кто-то тонко и жалобно выводит:
Я иду, иду болотинкой, Машу, машу рукой… Чернобровый мой миленочек, Возьми меня с собой!– Парни хороводят. Да… а утром, чем свет, робить надо – эх, жись!..
В темноте у плетня поблескивают папироски. Слетают, будто с папиросок, какиие-то круглые, неразборчивые слова и тонут в сумерках. Прижимается ближе к Антону Маша, – озорники парни!
– Кто идет? – искусственно басят у плетня.
Антон узнал Поклевского.
– Деда Антон идет куда-то!..
– Антон! – обрадованно кричит Поклевский. – Ишь, старый козел, с кем это? А ну – стой!..
Вышли на дорогу.
– Не лезь, парнята, – ласково кидает Антон и хочет идти, но Поклевский закрючивает его за плечо, несет на Антона горячей волной махорки.
– Да ведь он с Машкой Феклиной, язви его в нос! Подцепил товарец, ишь, буфера-то распустила! – хватает Поклевский Машу за груди. – Ишь, сволочь – а, на старости лет! За поселок повел, собака старая…