Шрифт:
– Не хуже, знамо. Дуракам Иванушкам Ковры-самолеты да Жар-птицы доставались… Я не дурак, брат.
Радостно, откуда-то изнутри, прозвенело:
– Ты, Федот, не дурак…
Осиял весь, шапку на затылок сдвинул и напрямик, ломая кусты, пошел из согры.
И заполнила его новая жизнь в каких-нибудь два часа. С утра – хмур, к паужину – весел. Чудеса бывают!
А скоро из тайги в деревню вести дошли о затее Купоросного Федота, неладной. Из жердей-де орясину13 нескладную строит, обтягивает палатками, даже материну исподнюю14 на хвост своей змеевидимой оказии изрезал.
Подумали-подумали мужики да по воскресенью пошли на Федотово творенье смотреть.
И точно.
Стоит на елани15 бестелое, костятое чудище – не то птица, не то ящер. Из жердей да свежекедровика сбитое.
Округ сам Федот с топором да двустволкой ходит, да парнишка его Сенька, да собака Турко. Лицо Федотово гневностью обметано – лешак понапер вас? – думает.
Мужики спрашивают:
– Ты чо, спятил?
– Не дуре вас, – пробурчал Федот.
– А чо рукомеслуешь-то?
– Ароплан, – говорит Федот.
Так все и покатились – у старосты со смеху гасник лопнул.
– Талагай!..16
– Батюшки! Ароплан…
И пошло по деревне:
– Ароплан, взаболя, купоросной ладит.
– Ароплан?
– Куды иму? За белкой по кедру гоняться.
– Ой, милота! Ой, улыба!..17
Целым обществом ходили, журмя журили, отговаривали:
– Возьми, парняга, в голову: делатся ароплан на заводах, людьми век тому обучающимися. Дудочки на костие идут тонюсенькие, пленочки чуть морощатые, а ты жердины в руку толщиной влепил.
А Федот лицо косит да сиплым своим голосом отвечает:
– Завидки берут? Али зверь мудренее человека – а без науки большие ухватки знат. Вы мне тюрюрю не городите18. Полечу и никаких.
Отстали.
Почесь19 три месяца мужик бился – изомлел весь и сгородил такую штуку, аж самого дивеса дрожью пробирали.
Отойдет от работы, головой покачает да от удивления и ахнет:
– О-о-о…
В ту пору учителя нового в деревню определили: духом смирного, незатейливого, молчальника. Мужикам он понравился: не брякуша20 и под нос с расспросами не лезет.
Узнал первым делом учитель об самомнящем дерзновении Федота. На другой день приезда и пришел к нему на стройку.
Обошел машину, пощупал жерди пальцами, носом воздух потянул и, тыча пальцем Федоту под сердце, отрывисто бросил сухие слова:
– Полететь думаешь?
– Полечу, – твердо сказал Федот.
Тут взглянул хитрым серым глазом в лицо Федоту учитель и растянул:
– Не полетишь.
– Пошто?
Учитель послушал, как шумит ветер в кедрах, отломил веточку пихты, помял ее в ладонях и швырнул прочь. Потом просто и душевно сказал Федоту:
– Сердцем не вышел. Хлипок. Не полетишь.
И будто что вынули из груди Федота. Размяк весь сразу, словно угорел. Постоял, потоптался на месте.
Обедать пошел и не мог есть. Ослонила21 со всех сторон тоска, обдержания. Опять на стройку ушел…
Голову загнетала мысль: – «хлипок, а? куричье сердце?» И точно спрятана где была эта мысль, а теперь выскочила, заполнила все существо и сразу вера в себя и бодрость пропали.
Душно было, будто сердце – раскаленная каменка и брызнули на нее водой…
И остекленивши, сказал Федот:
– Их, оглух…22
Скрипнул зубами, топор схватил и работу свою взлелеянную разрушил.
– На!.. Лопай.
А по вечеру напился самогонки, с гармошкой ходил по деревне, орал матерные песни. А позади шел сынишка, Сенька, дергал отца за пояс и пикал:
– Тя-тя… пойдем домой… тя-тя..
И ночью, когда все полегли спать, подошел Федот к школе и все окна выбил.
– Вылазь, сука!.. – сказал Федот с колом в руках у крыльца. – Вылазь!
Вышел учитель – в белой рубахе и белой фуражке и тихо, грустно сказал:
– Коли горит голова, – лучше не кричать… А коли болит душа.
И попросил прикурить.
Непонятно и пугающе звучали его слова, вместо выстрелов, как ожидал Федот, вместо матерщины. Едкий и незнакомо больной осадок на сердце впускали слова.