— «Ну, думаю, вишневыми косточками оленя съ ногъ не свалишь!»

Все-же я остался доволенъ, что и тутъ не сплошалъ. Придя домой, я какъ-то разсказалъ объ этомъ происшествіи своимъ товарищамъ. Они подняли меня на смхъ и долго надодали мн своими остротами. То одинъ, то другой, при удобномъ случа, подносилъ мн горсть абрикосовыхъ или вишневыхъ косточекъ съ дкими словами: «для будущей охоты». Приходилось отдлываться шутками чтобы не оставаться въ глупомъ положеніи.

Черезъ два года мн пришлось опять охотиться въ тхъ же лсахъ. — Вдругъ вижу бжитъ прямо на меня красивый олень съ вишневымъ деревомъ между рогъ у него. Невольно я вспомнилъ о своемъ прежнемъ приключеніи. Мой зарядъ изъ вишневыхъ косточекъ не пропалъ даромъ, какъ видно одна изъ нихъ пустила ростки въ голову оленя, и изъ нея выросло прекрасное вишневое деревцо. Однимъ выстрломъ въ голову я уложилъ оленя на мст, получивъ сразу жаркое и вишневый соусъ. Представьте себ, на вткахъ висли сплыя, крупной величины вишни. Вкусомъ он превосходили вс т фрукты, какія мн приходилось когда либо сть.

Охотнику часто приходится сталкиваться съ неожиданностями и опасностями. Каждый опытный охотникъ старается не упустить благопріятныхъ моментовъ.

Подтвердить сказанное можетъ слдующій случай со мною. Дло было въ осеннюю темную ночь. Я былъ въ то время въ глухомъ и мало мн знакомомъ лсу. Въ теченіе дня я разстрлялъ вс свои заряды. Сначала я подумалъ взобраться на высокое дерево и провести на немъ ночь, но потомъ намреніе свое измнилъ и направился домой. Не усплъ я пройти двадцати шаговъ, какъ передо мной точно выросъ большой разъяренный медвдь. Его громадная пасть была открыта; казалось, что онъ хочетъ проглотить меня. Своимъ громаднымъ тломъ онъ преградилъ мн путь. У меня, какъ на зло, ничего не было, кром двухъ кремней, которые я всегда носилъ изъ предосторожности съ собой. Въ такую критическую минуту я былъ радъ имъ, какъ самому наилучшему огнестрльному оружію. Одинъ изъ нихъ я съ такой силой бросилъ въ пасть великану, что онъ прошелъ чрезъ весь ротъ и остановился глубоко въ горл. Медвдь отъ боли сильно зарычалъ и быстро началъ бжать. Въ это время въ моей голов блеснула счастливая мысль: я бросилъ второй кремень въ животнаго. Мн это удалось. Второй камень пронзилъ животное и столкнулся съ первымъ съ такой силой, что выкресанный кремнями огонь сжегъ вс внутренности медвдя, и онъ лопнулъ съ оглушительнымъ трескомъ. Клочки его мяса разнесло по всему лсу. Такимъ чудеснымъ образомъ я былъ спасенъ.

Не знаю, чмъ это объяснить, что самые страшные зври всегда попадались мн въ т критическіе моменты, когда, почему либо, я не былъ подготовленъ къ ихъ встрч. Не могу допуститъ, чтобы инстинктъ ихъ подсказывалъ имъ о моей беззащитности. Въ одинъ, очень холодный зимній день я отвинтилъ кремень отъ своего ружья, для того, чтобы немного отточить его. (Нужно замтить, мои молодые друзья, что тогда еще не было такихъ усовершенствованныхъ винтовокъ, какъ теперь, а стрляли мы кремневыми ружьями). Не усплъ я этого сдлать, какъ на меня бросился съ оглушительнымъ ревомъ большой медвдь. Мн ничего не оставалось длать, какъ взобраться на дерево и приготовиться къ защит. Но, къ несчастью, тутъ мн не повезло, когда я взбирался на дерево у меня вылетлъ охотничій ножъ, и у меня ничего не осталось, кром голыхъ пальцевъ, которыми я, конечно, не могъ отточить кремень отъ ружья. А медвдь сталъ на дыбы подъ самымъ деревомъ на заднія лапы и выжидалъ свою жертву; мысленно я приговорилъ уже себя къ смерти. Страшно было подумать, что черезъ минуту меня можетъ разорвать это страшное животное! Я уже подумывалъ объ искрахъ, хранящихся въ моихъ глазахъ, при помощи которыхъ я когда то стрлялъ утокъ, но я не ршился, даже въ такую опасную минуту воспользоваться этимъ средствомъ, такъ какъ еще до сихъ поръ я не могъ излчить глаза отъ болзни, причиненной мн во время охоты на утокъ. Я боялся совершенно потерять глаза. Съ втки дерева съ отчаяніемъ смотрлъ я на землю, гд лежалъ въ снгу мой охотничій ножъ. Въ конц концовъ пришла мн въ голову счастливая, и въ тоже время, чрезвычайно своеобразная мысль, которая вывела меня и изъ этого опаснаго положенія. Дло въ томъ, что настоящій охотникъ всегда носитъ, подобно истинному философу вс свои вещи при себ. Моя охотничья сумка всегда была наполнена нужными и ненужными вещами.

Немного порывшись въ ней, я нашелъ небольшой свертокъ шнурка, какой то кусокъ стараго изогнутаго желза и, наконецъ, банку съ горохомъ. Все это я длалъ очень осторожно, чтобы врагъ не понялъ моихъ плановъ. Отъ крпкаго мороза горохъ сдлался совершенно твердымъ, даже обледенлъ; недолго думая, я приложилъ его къ своей груди, чтобы дать ему оттаять подъ вліяніемъ теплоты своего тла. Затмъ привязалъ къ шнурку желзо, а къ желзу прилпилъ оттаявшій горохъ и быстро бросилъ его на землю, оставивъ у себя въ рукахъ кончикъ веревки. Кусокъ желза, облпленный горохомъ сильно присталъ къ рукоятк моего ножа, потому что охладившійся уже отъ холода горохъ примерзъ къ ножу. Мн удалось такимъ остроумнымъ способомъ притянуть къ себ на дерево ножъ. Доставши свой ножъ, я быстро сталъ оттачивать кремень, чтобы можно было приступить къ серьезной оборон. Едва я усплъ заложить его въ ружье, какъ косолапый Мишка тоже ползъ на дерево.

— Поздно, Мишенька, поздно! — подумалъ я.

И дйствительно, вдь нужно быть только медвдемъ, чтобы не воспользоватся удобными, моментомъ!

Я засмялся и угостилъ его хорошимъ зарядомъ, посл чего онъ, бдняжка, потерялъ, не только охоту, но и всякую способность снова когда либо лазить на деревья.

А вотъ еще одинъ случай, о которомъ нельзя не упомянуть. Я былъ еще тогда здоровымъ, крпкимъ и во всхъ отношеніяхъ ловкимъ человкомъ. Охота меня тогда больше всего интересовала, и я могъ безъ отдыха проводить нсколько дней подъ рядъ на охот. Одинъ разъ, посл такой продолжительной охоты я возвращался съ полной сумкой дичи, но усталость моя дошла до того, что я едва держался на сдл. Мой конь тоже еле-еле двигалъ ногами. Скучно было такъ хать, но ничего не подлаешь. Отъ усталости я задремалъ въ сдл, а мой конь, почуявъ свободу избралъ кратчайшій путь, свернувъ съ большой дороги, прошелъ версты дв по узенькой тропинк и… остановился. Я протеръ глаза, посмотрлъ вокругъ себя и представьте себ мою досаду: мы стояли на краю огромнаго болота! Видно было, что тропинка шла дальше за болотомъ, но какъ туда попасть? Мн припомнилось, что управляющій нсколько разъ говорилъ объ этомъ болот. Онъ совтовалъ сдлать мостъ черезъ него, такъ какъ весною, въ половодье всегда размывало и сносило греблю, служившую подобіемъ моста, но я все откладывалъ починку, и все собирался лично осмотрть испорченную плотину. Теперь же мн представился случай осмотрть ее, но я охотно отказался бы отъ этого удовольствія и безпрестанно думалъ только объ одномъ, какъ бы скоре добратся домой, не возвращаясь назадъ. Я прикрикнулъ и пришпорилъ коня. Онъ взвился на дыбы, рванулся всмъ тломъ впередъ, и мы повисли въ воздух надъ болотомъ. Въ это время, въ ту же минуту, я вспомнилъ, что конь мой сильно усталъ; такъ какъ въ этотъ день я загналъ съ нимъ около тридцати зайцевъ. Мысль объ устали лошади заставила меня повернуть ее въ воздух и мы очутились опять на томъ же мст, съ котораго начали свой бшеный прыжокъ. Мн хотлось дать разбжаться коню; онъ съ разбгу бралъ препятствія шаговъ въ двадцать шириною, болото же казалось, во всякомъ случа, не шире двадцати шаговъ. Отъхавъ на нкоторое разстояніе, я потрепалъ коня сначала по ше, затмъ пришпорилъ его и мы взвились на воздухъ.

Однако болото оказалось немного шире двадцати шаговъ, я еще разъ пришпорилъ коня въ воздух, онъ рванулся со всхъ силъ вторично, но все таки не допрыгнулъ и недалеко отъ берега мы оба упали въ жидкую грязь. Болото было очень топкое и насъ стало сейчасъ же засасывать. Я почувствовалъ, что уже увязъ почти по поясъ, а коня моего уже не было видно, онъ весь уже загрузъ, только торчали одни уши. Тутъ нужна была немедленная и самая ршительная помощь. Я крпко сжалъ бока лошади своими бедрами, схватилъ своей рукою за свой собственный чубъ и… представьте, вытащилъ себя съ конемъ вмст изъ этого топкаго болота. О, да, у меня тогда была силушка не та, совсмъ не та, что теперь!

На другой день я опять похалъ на любимой лошади по своему обширному имнію. Дла было много и вернуться пришлось совсмъ уже поздно. Въ сумерки я замтилъ въ парк какого-то звря не малыхъ размровъ. Сразу я думалъ, что это собака, но быстро въхавъ во дворъ, и отдавъ слуг лошадь, я направился въ паркъ безъ всякаго оружія полюбопытствовать, кто это расхаживаетъ въ парк. Я пробжалъ по одной дорожк, повернулъ на другую, какъ вдругъ встртился съ огромнымъ, да еще голоднымъ волкомъ, онъ разинулъ пасть и, пощелкивая зубами, прямо шелъ ко мн. Я не думалъ бжать отъ него, т. к. въ благородной семь Мюнхгаузеновъ еще не было такого случая, чтобы кто-либо бжалъ отъ опасности. Волкъ, не долго думая, бросился на меня, но мн удалось мигомъ сунуть въ пасть ему сжатый кулакъ такъ далеко, что отъ боли онъ не могъ даже двигать челюстями. Волкъ остановился и глядлъ на меня жадными глазами, надясь что я выну руку, и тмъ дамъ ему взможность растерзать меня. Я засунулъ руку еще дальше, захватилъ вс его внутренности и вывернулъ ихъ черезъ ротъ, точно перчатку на изнанку. Онъ такъ пролежалъ до самаго утра. Дома я никому не разсказывалъ объ этомъ происшествіи. — Что, въ самомъ дл, говоритъ о такихъ пустякахъ! Утромъ садовникъ нашелъ вывернутаго на изнанку волка и донесъ объ этомъ графу, а тотъ сразу догадался: