Решился, после этого случая, обратиться за консультацией к своему ученику (Леонид Иосифович назвал мне какую-то очень известную фамилию, которую я, к сожалению, теперь уже забыл). Встречает он меня, значит, и смущенно так обращается:

– Простите, Леонид Иосифович, право, мне даже как-то не совсем удобно об этом говорить Вам – моему учителю – но кто Вас надоумил до такой очевидной глупости? Как можно резко лишать организм той необходимой порции никотина, к которой он уже привык? Вам что – жить надоело?!

– Нет, ты представляешь себе? – заливается старик смехом, переходящим в очередной приступ кашля. – Чуть было копыта не откинул. А я ведь, ещё пожить хочу!

Он с наслаждением окинул взором голубое безоблачное небо, затем взгляд его опустился на толпу прохожих. Вдруг, глаза его как-то странно заблестели по-юношески, с огоньком:

– Вон, смотри-смотри: какая задница идёт, а? Да не туда ты смотришь! Во-он, в сторону ДЛТ (Дом Ленинградской Торговли).

Наконец, и я впиваюсь взглядом в эту действительно обворожительную и гипнотизирующую часть женского тела, перед которой все возрасты покорны. Остаток перекура мы оба, молча, провожаем «цель» пожирающим взглядом, стараясь не упустить её из виду. Тем не менее, она, все же, теряется, исчезая за углом, и мы, тяжело вздохнув и бросив окурки в урну, вновь возвращаемся к прерванной партии.

худ. Джорджио Мартини

Совсем юного Гату я впервые увидел на балконе шахматного клуба. Там проходил какой-то турнир, представленный в основном перспективной и талантливой молодежью. Через столик от него сидел Костя Сакаев, скучая и поглядывая по сторонам, пока его противник усердно чесал свою «репу», размышляя – как предотвратить неизбежный развал своей защиты. Однако, я – о Гате…

Худенький и тщедушный юнец с смешными очечками в тонкой металлической оправе – таким он мне запомнится на всю жизнь, поскольку, увидеть его взрослым мне увы, так и не доведется: через два-три года они, со скандально-известным отцом навсегда покинут эту страну. В которой, по мнению Камского-старшего, «им никогда не дадут в полной мере проявить свой талант». И отчасти, с Рустамом сложно будет не согласиться.

В какой-то период, мне довелось очень тесно пообщаться с ним: во-первых, оба мы сошлись на почве увлечения фотографией, а во-вторых, одним из факторов, повлиявшим на его благосклонное и доверительное ко мне отношение послужило то обстоятельство, что оба мы – пусть и номинально – принадлежали к одной и той же конфессии – к исламу.

Последнее, по-видимому, для него значило многое: «раз мусульманин, следовательно, свой человек»…

Позднее, мне не раз придется в жизни сталкиваться с подобными личностями, очень своеобразно и примитивно трактующими взаимоотношения между людьми – приверженцами одной и той же религии – и до дикости упрощая основополагающие идеи, которые содержатся исламе. Однако, достаточно трезво смотря на жизнь и понимая, что моя просветительская миссия на сей счет, вряд ли изменит его позицию, я счел благоразумным не расстраивать его зря и не отталкивать от себя. Тем более, что его тяжелый и вспыльчивый характер был, что называется, притчей во языцех.

Не особо утруждая себя излишними и пространственными рассуждениями, он строго делил мир на «черное» и «белое», на «своих» и «чужих». Кто был не с ним, тот автоматически заносился в стан его врагов.

Гата для него был не только единственным сыном, которого он выходил и воспитал, но и его единственной надеждой, счастливым лотерейным билетом, который выпадает раз в жизни. Сын, образно говоря, являлся тем самым пропуском, который обязан вытащить его из этого дерьма в настоящую свободную и независимую жизнь. И ради этой заветной мечты, он не пожалеет своих сил, пожертвует – если надо – всем, создав необходимые условия для своего уникального ребенка с тем, чтобы, в конце концов, добиться поставленной перед ними задачи.

И, надо отдать должное, Рустаму это во многом удастся.

– Чтобы сын хорошо играл и питался три раза в день, я ел раз в два дня» – хвастливо заявит он много позже в одном из своих интервью. И вновь, отчасти, будет в чём-то прав…

Окруженный со всех сторон врагами, первым из которых, несомненно, являлось родное советское государство, он, крепко стиснув зубы, всеми правдами и неправдами медленно, но неуклонно продвигался к намеченной цели, проигрывая в уме многочисленные возможные продолжения развития событий и их варианты. Его упорству мог позавидовать мифический Сизиф.