На охоту, на охоту, на охоту…

Меллиэль бросилась к окну, взмахом крыльев бросила тело как можно глубже в проем и выглянула. Именно то, чего она боялась. Рассвет давно миновал.

Миновал и день. Чернота ночи спрятала покрытое синяками небо, высоко сверкали серпики обеих лун, Нитид и Эллаи. Буреловы все вершили свой неостановимый хоровод, и лунный свет окрашивал серебром кончики их крыльев.

Украденный день истаивал, высыпался из рук последними песчинками, а Меллиэль била дрожь. Охота, звучал в памяти голос Эйдолон. Суждено ли большинству из них умереть здесь? Высосанный плод в руках у стелианки, превратившиеся в иглы зубы. Что это – предупреждение, желание напугать, хитрый трюк? Нет, Меллиэль не поверила Эйдолон, но при воспоминании о плотной мякоти плодов ее замутило.

Возможно, стелианцы действительно принадлежат к роду серафимов. Однако этим связь двух народов и ограничивается. В мыслях Меллиэль фигура загадочной королевы – Скараб? – стала искажаться, превращаясь во что-то кошмарное.

Охота, охота, охота.

Охота… на кого?

Пришествие. 6 часов спустя

В пятнадцать часов двенадцать минут по Гринвичу ангелы совершили посадку. К этому времени отряд оставил за спиной Самарканд, миновал Каспийское море, пролетел над Азербайджаном. Шли часы, а пункт назначения оставался загадкой. Маршрут вел на запад, через небо Турции. После пересечения тридцать шестого меридиана поворота на юг не было, так что мысль о Святой Земле приходилось отбросить. В конце концов, все деньги церкви хранятся в Ватикане, а деньги еще никому не помешали.

Продолжая держать ровный строй – двадцать отрядов по пять десятков воинов в каждом, – ангелы совершили посадку на величественную площадь собора Св. Петра в Риме.

Ученые, студенты и аспиранты, собравшиеся у телевизионных экранов в подвальном этаже Музея естествознания в Вашингтоне, в молчании смотрели, как Папа, в регалиях, приличествующих его титулам: Римский епископ, наместник господа нашего Иисуса Христа, преемник апостолов, Верховный понтифик Всемирной церкви, глава архиепископов и митрополитов Италии, глава священного Ватикана, Слуга слуг Божьих, Его Святейшество, – сделал шаг вперед и поприветствовал своих великолепных гостей.

В ответ на приветствие центральная фаланга перестроилась. Деталей никто не разобрал. Камеры снимали с воздуха, с вертолетов, и оттуда ангелы выглядели, как ожившее кружево огня и белого шелка. Тонко и изысканно. Потом один из них шагнул вперед – только вздрогнул плюмаж на серебряном шлеме – единым текучим движением, а остальные опустились на одно колено.

Трепеща, Папа приблизился, рука поднялась в благословляющем жесте, и ангел чуть склонил голову.

Двое стояли лицом к лицу. Казалось, они ведут беседу.

– Папа… он выступает от имени человечества? – потрясенно спросил зоолог.

– А что не так? – ответил ошарашенный антрополог.

Коллеги Элизы создали своего рода специальный информационный центр, стащив в одно пустое просторное помещение телевизоры и компьютеры. За несколько прошедших часов накал комментариев почти полностью поменял полярность: уверенность, что это мистификация, уступила место растерянному: «как же это, ведь если это правда, то… и что, черт возьми, это такое?!»

Телекомментаторы несли чушь, впадали в экстаз и цитировали Библию.

Апокалипсис. Армагеддон. Вознесение. Бла-бла-бла…

Заклятый Элизин враг, Морган Тот – который с пухлыми губами – использовал совсем другой лексикон.

– Похоже на вторжение Чужих. Военные знают, как отражать угрозу извне. Есть алгоритмы.

Алгоритмы. Угу. Уж ему-то известно наверняка.

– А что творится с народом! – смеясь, воскликнула Ивонна Чен, микробиолог. – Второе Пришествие! Спасайся кто может!

Морган демонстративно вздохнул. Подчеркнуто терпеливо.

– Смеетесь? Ну-ну, смейтесь, – снисходительно сказал он. – Что бы это ни было, пусть лучше между мной и ими окажется парочка самолетов. Я, что ли, единственный на планете, кто еще не сошел с ума?

Габриэль изобразил фанфары:

– О да, Морган Тот, о да! Возглавь нас!

– С радостью.

Морган слегка поклонился и откинул назад изысканную длинную челку. Смазливая физиономия, покатые плечи и шея, как у цыпленка. Его пухлые губы не покидала фальшивая ухмылка. И Элиза постоянно боролась с желанием отодвинуться и убрать от греха подальше мелочь и мармеладки.

И собственные кулаки.

У них на двоих был общий научный руководитель: доктор Чодри. Оба считались перспективными исследователями в одном из самых революционных направлений – эволюционной биологии, но с самого дня их встречи Элиза испытывала неприязнь к этому белому плюгавому задаваке. Неприязнь на грани тошноты. Морган откровенно засмеялся, когда услышал название непритязательного университета, который она окончила, – ты, верно, шутишь, старушка? – и это было всего лишь началом.

Он демонстративно не желал верить, что свое место здесь она заработала тяжелым трудом, – и его недоверие граничило с оскорблением. Иногда, стоило доктору Чодри улыбнуться Элизиной шутке или склониться над ее плечом, считывая с приборов показания, на физиономии Моргана начинала гулять гадкая ухмылочка, приводившая Элизу в ярость. Ее как будто окунали в грязь; ее и профессора, почтенного, женатого, по возрасту годящегося ей в отцы. Элиза давно привыкла к тому, что ее недооценивают: из-за цвета кожи, из-за того, что она женщина. Но никто никогда не вел себя так отвратительно, как Морган. Ей страшно хотелось схватить его за плечи и потрясти. Даже после всего, что с ней было, Элиза сохранила мягкость характера, и ярость по отношению к Моргану приводила в бешенство: значит, Морган Тот способен ею манипулировать, гнуть, как проволоку, просто самим фактом присутствия своей омерзительной личности.