– Ну, давайте, ребята, – сказал Тот, обращаясь к фигурам на экране.

Ангел в шлеме и Папа по-прежнему о чем-то говорили. Какой-то репортер перетащил камеру к ним поближе, прямо на брусчатку. Правда, недостаточно близко, чтобы разобрать слова.

– О чем они там болтают? – вопросил Морган. – Совершенно ясно, что небожителями там и не пахнет.

– Пока ничего нельзя утверждать.

Элиза услышала свой голос как будто со стороны и поморщилась. Получилось, что она защищает ангелов. Господи, что за ирония судьбы – она защищает ангелов!

Только Морган мог спровоцировать ее на такое. Его голос: агрессивный, визгливый, неприятный – включал в ней какие-то механизмы, побуждая ввязываться в спор. Неважно, какой точки зрения он придерживался, – она всегда бралась отстаивать противоположную. Если бы он выступил на стороне Света, Элизе пришлось бы защищать Тьму.

А она очень, очень ее не любила.

– Ты ведь ученый? – подколола она Тота. – С каких это пор ученые делают выводы, еще не получив информацию?

– В точку, Элиза. Информация. Нам нужна информация. Я сомневаюсь, что Папа намерен ее добыть. И что-то нигде не объявляли, что этим озаботился наш президент.

– Не слышали еще не означает, что он этого не делает. Он сказал, анализируются все возможные сценарии.

– Да черта с два! Если бы в Ватикане приземлилась летающая тарелка, стали бы они расчищать для нее посадочную полосу прямо в середке площади святого так его Петра?

– Но это не летающая тарелка, не так ли, Морган? Ты на самом деле не видишь разницы?

Она знала, что спорить бесполезно, но это было какое-то сумасшествие. Поганец делал вид, будто ситуация его не трогает. Таким образом он как бы оказывался над «серым большинством», удивляясь, какая полная ерунда их беспокоит. Какие примитивные у них заботы. Религия? Нет, не слышал.

Но ведь летающие тарелки несут совершенно иную угрозу. Появление Чужих сплотило бы землян, в точности как в фантастических фильмах. «Ангелы» же вполне могли расколоть человечество на тысячи острых обломков.

Уж она-то знала. Многие годы она была таким обломком.

Она сказала:

– Не так уж много вещей, за которые люди готовы умирать и убивать. Это – одна из них. Понимаешь? Не важно, во что именно ты веришь, а во что – нет. Если власти приведут в действие твои «алгоритмы», нам тут мало не покажется.

Морган снова вздохнул, покрутил пальцем у виска с выражением: «И почему мне приходится терпеть эту умственно отсталую?»

– При любом развитии событий «мало не покажется». Надо управлять ситуацией, а не брякаться на колени, как куча перепуганных крестьян.

И тут Элизе пришлось прикусить губу, потому что она ненавидела соглашаться с Морганом Тотом. Однако здесь она была с ним полностью согласна. Она вела эту борьбу долгие годы – чтобы снова не пасть на колени, чтобы снова не оказаться в положении побиваемого и подчиненного, – чтобы ни разу в жизни не испытать больше принуждение.

И вот теперь небеса распахнулись и с них сыплются ангелы?

Нелепость какая-то! Ей захотелось смеяться. Смеяться и лупить кулаками – по стене, по ухмылке Моргана Тота. Она представила, как бы он смотрел на нее, знай только, откуда она родом. Кто она такая. От чего сбежала. Вот бы где он развернулся со своим злорадством и насмешками!

Она замолчала. Морган торжествующе улыбнулся, расценив это как свою победу. Элиза твердо велела себе не поддаваться злости. Люди, у которых есть тайны, не должны заводить врагов.

И тут из самых глубин памяти, нежданный и непрошенный, взлетел голос матери: «Люди, имеющие предназначение, не должны строить планов».

– О боже! – воскликнул один из комментаторов, привлекая внимание Элизы к ряду телеэкранов.

Что-то происходило. Папа повернулся и отдал клирикам распоряжение, и репортеры, таща камеры и микрофоны, взяли низкий старт.

– Смотрите! Пришельцы намерены сделать заявление!

Голову ангела венчал шлем чеканного серебра с плюмажем из белых перьев. Похожий на шлем римского центуриона с забралом – серебряной полосой, защищающей лицо от лба до нижней челюсти. Открытыми оставались только глаза, скулы и подбородок.

Странный фасон, особенно учитывая, что остальные воины были без головных уборов и с открытыми лицами. В облике ангела имелись еще кое-какие странности, но они были не так заметны; а потом он заговорил, и впечатление от сказанного заслонило все остальное. Только позже, когда проанализировали позу и странно вспученную тень, мягкий пришептывающий голос и шепот, который было слышно, когда ангел надолго замолкал – словно говорил под суфлера, – начали обнаруживаться элементы, которые формировали впечатление общей неправильности… как липкий след на пальцах – только здесь он оседал на мозгах.