К утру погода совсем испортилась: тучи, ветер, отдаленные раскаты грома.

Мы давно уже свернули с дороги и скакали звериной тропой, проложенной по краю пропасти, а вокруг стояла стеной серая, почти непроглядная, предрассветная хмарь.

Грянул гром, и электрическая трещина расколола небо, осветив лощину, узкую щель каньона… Вот тропа круто пошла в гору, на шум водопада, завиляла, и здесь кончился гон по прямой.

Кони стали спотыкаться, скользить, выворачивая в пропасть камни. Все чаще приходилось оставлять седло и вести коней в поводу. Нелегко им было, воспитанным на просторах прерий, карабкаться по краю бездны, сбивая копыта и ничего не видя перед собой. Где-то здесь должно быть озеро Ит, а вместо него горы, каньон, какое-то подобие серпантинов, шум водопада…

Я таращился в портулану и ничего не мог толком сообразить.

Водопад ревел где-то рядом, поднимая в воздух тонны брызг, оседавших потом на все окрест. Было холодно, сыро и скользко. Тропа заметно сужалась, теснимая справа мокрыми скалами, черными и гладкими, как калоши, а когда небо стало слегка светлеть при резком восточном ветре, я вдруг заметил большую бесшумную тень.

Судя по очертаниям, это был белоглавый орлан. Неужели тот самый ручной орлан шерифа? С высоты птичьего полета мы, должно быть, казались совсем крохотными, а тропинка — не шире шнурка для ботинок.

Скоро небо вовсе освободилось от туч, и стало заметно, что наступает рассвет. Я приподнялся на стременах, чтобы оглядеться и освоиться. И в самом узком месте тропы, там, где она описывала полукруг над водопадом, увидел двоих, стоявших, лицом к лицу.

Оба были высоки ростом, дюжи, сердиты, и наверняка не желание подышать горным воздухом привело их сюда в столь ранний час. Проспект стал пошевеливаться, почуяв шпоры в боках.

Вдруг кромешная тень закрыла от меня горы, и в двух дюймах от головы я увидел длинные прозрачные когти и шиферный раскрытый клюв.

Я только и успел втянуть голову в плечи. Но каким же умницей оказался Проспект! Мигом оценив ситуацию, он рухнул на колени, и в тот же миг туша орлана прошла над нами, обдав нас тяжелым смрадом и холодом вечных снегов.

Я стрелял дважды вдогонку, но, видно, порох отсырел напрочь. А орлан медленно и тяжело плыл в пропасть со Вторником в когтях. Вторник исчезал навсегда, свесив сбитые в кровь копыта, и жалобно-жалобно ржал. Я швырнул на землю «кольт», давший осечки, и запустил в орлана яблоком.

Незнакомцы уходили по тропинке. Уходили явно не с тем, чтобы полюбоваться красотами водопада: в их фигурах и походке чувствовалась изрядная неприязнь друг к другу. Они еще не слышали нашего присутствия за шумом водопада, откуда поднимался водяной дым и доносился рев.

В маленькой скальной нише что-то блеснуло. Это был длинный дуэльный пистолет, напоминавший трость. И тогда я узнал одного из них. Спрыгнув с коня, я побежал следом за ними, чтобы вмешаться и предотвратить кровопролитие. Однако я не успевал. Нас разделяло добрых полсотни шагов, а они уже были заняты тем, ради чего искали уединения.

Они беспощадно боролись на краю обрыва, пытаясь избавиться друг от друга, но силы были примерно равны. Схватка протекала молча, и все шло к обоюдной гибели в пучине. И тогда я крикнул:

— Эй, Базиль! Тебе привет от Мамани!

Один из них обернулся, и шерифская звезда сверкнула у него на груди. Да, это был он. Его пронзительные глаза так и впились в меня — и этой доли секунды оказалось достаточно. Его противник применил прием самбо. Базиль дико вскрикнул и несколько секунд махал руками наподобие мельницы, держась самыми краешками подошв за край тропинки. Но ему не удалось сохранить равновесие, и он сорвался в пропасть.

Победитель достал платок, вытер ладони, снял кепочку и внимательно взглянул на ее подкладку. Потом миролюбиво заглянул в пучину, поглотившую его врага. В пучине клокотало. Победитель послушал клокотание пучины и прямиком направился ко мне: рослый, плотный, в авиационной куртке с табличкой Vip [7] на груди. Такие таблички я встречал прежде только у дипломатов.

— Вы меня выручили, мой друг! — сказал он и снова снял и надел кепочку. В ней что-то блеснуло. — Будем знакомы, Як Мигов, беллетрист.

— Як? Мигов?

Я остолбенел от удивления. И лишь теперь, когда он представился, начал узнавать в этом дородном, мягколицем, немного суетливом человеке, одетом в серебристый летный костюм, Яка Мигова, фас и профиль которого были мне известны только по фотографиям в литературных журналах. Як Мигов, собственной персоной!

— Встретить в таком месте автора «Космических стервятников»! — не удержался я от комплимента. — Это большая удача. Здравствуйте, Як. Меня зовут Бормалин.

— Вы меня знаете? — обрадовался он. — Очень рад найти и тут своего читателя.