— Счастливица вы, Анна Ивановна, — с чувством сказала Казаченкова. — Муж ваш — редкий умница. Золотая голова.

«Золотая голова» между тем стоял в дверях, не без любопытства поглядывая на родственничка — обросшего, в грубой фуфайке, — который, выйдя из отроческого возраста, перестал оказывать честь его дому своими посещениями.

Василий Миронович — маленький человечек с большой головой, особенно большой благодаря пышной шевелюре, — всегда держался величественно, решив, наверно, раз навсегда не замечать своего крошечного роста. А жена его, видная, до сих пор еще красивая женщина, в его присутствии приходила в такое замешательство, что на каждом шагу совершала неловкости. Она и сейчас, к неудовольствию мужа, представив гостье Андрея, стала перечислять беды, обрушившиеся на ее родню.

— Анюта, — вежливо, но твердо остановил жену Алмазов. — Валентина Кондратьевна спешит.

— Бог с вами, Василий Мироныч, — отозвалась Казаченкова. — Ведь горе в семье… Столько горя кругом, столько сирот! — Она укоризненно взглянула на бывшего заведующего лабораторией, своего постоянного советчика, не без участия которого летом удалось схлопотать охранную грамоту на усадьбу «Фомичево», названную так в честь знаменитого Фомы. — И тут горе, и в деревнях. Там ведь тоже, кроме всего, сыпняк…

Андрей узнал, что Казаченкова только вчера вернулась из своей усадьбы, и понял, откуда на широком кухонном подоконнике появились еще не распакованные деревенские гостинцы — ящичек антоновки и гусь, высунувший из кулька две красные лапки.

В мелодичном голосе Казаченковой Андрей уловил искреннее участие.

— Ужасно, что количество сирот продолжает расти… В приюты очередь. Я слыхала, в одной лишь Москве дожидаются места около двух тысяч детей! — Говорившая адресовалась к тому, кого сперва приняла за мастерового. — Глубоко сочувствую вашему горю. Хотелось бы что-нибудь сделать для маленькой сиротки…

Последние слова Андрей предпочел пропустить мимо ушей. Он не подозревал, что наступит время, когда сердобольная Лапша напомнит Казаченковой о высказанном ею желании. Гораздо больше заинтересовало Андрея то, что было сказано Алмазову:

— Девочка, как я понимаю, переходит под ваше крылышко?

Василий Миронович вынужден был ответить:

— Разумеется… Куда же еще?

Уходя, уважаемая гостья с чувством поблагодарила Алмазова за полученные от него советы.

Когда Андрея пригласили в парадные апартаменты, он еще раз поклялся себе ни за что не сбиться с учтивого тона. Одернув на животе жесткую фуфайку, высоко подняв черноволосую встрепанную голову, он покинул кухню, поздравляя себя с тем, что неприятная миссия подходит к концу.

Убранство комнат свидетельствовало о том, что Алмазовы разделяли со своими бывшими хозяевами пристрастие к искусству. Среди многих холстов, заключенных в изящные рамы, был портрет молодой Анны Ивановны; она задумчиво опиралась на столик красного дерева, и ее воздушные рукава отражались в полированной столешнице, что удивительно ловко передал художник.

Остановившись перед полотном, на котором плакучая ива купала в озере свои ветви, Андрей ощутил холодок восторга и не сумел этого скрыть. Он и тут невольно оказался дипломатом: ничто так не действовало на Василия Мироновича, как признание его художественного вкуса. Если бы не столь заметная разница в росте, хозяин, того и гляди, обнял бы гостя за талию. Вместо этого он подвел Андрея к маленькому пестрому эскизу и доверительно шепнул:

— Малявин. Подлинник.

Хозяйка, стоя вблизи картины, изображавшей ее в расцвете молодости, созерцала мирную, приятную сердцу сцену. На мужа нашла одна из лучших его минут.

— А это… Правда же, в духе Менье?

Андрей с искренним восхищением уставился на могучий, набросанный углем торс кузнеца, взмахнувшего кувалдой, действительно сделанный в манере знаменитого бельгийца.

— Мне этот набросок и прежде страшно нравился, — сказал Андрей, как бы напоминая этим о своих давних посещениях особнячка, о давнем знакомстве.

Усевшись в глубокое, покойное кресло, он внутренне одобрил свою выдержку. Ни одной бестактности, могущей отбросить его от цели! Был он доволен и тем, что не сунулся сразу с заранее припасенными доводами, вроде, например, того, что при уплотнении большевики оставляют на ребенка лишнюю комнату.

Уместнее оказалось ввернуть (это он и поспешил сделать), что Ася недурно рисует, что от матери она унаследовала талант к ручному труду.

— Ася — одаренная девочка, — с доброй улыбкой проговорила Анна Ивановна и вдруг стала похожа на свой прекрасный портрет. — У нас ее вкус разовьется… — Она признательно взглянула на мужа и осеклась.

В чертах лица Василия Мироновича проступило знакомое ей оцепенение. То самое оцепенение, что мигом ввергало ее в безмолвие. Она знала, что сейчас зазвучит спокойный, вежливый голос.

— В общем, приводите… Если, конечно, девица осознала свою вину. Пусть просит прощения.

Наступила очередь оцепенеть и Андрею. Он бросил взгляд на хозяйку — скисшую, уже не напоминающую свой портрет, — словно ища у нее совета. Как объяснить этому человеку состояние девочки, только что потерявшей мать?