Шрифт:
Умные, грустные глаза доктора вдруг засияли, носатое изможденное лицо больше не казалось некрасивым.
— Чудесно, товарищ Дедусенко! — по-детски радовался Яков Абрамович. — Чудесно, что кто-то приложит руки к детской одежде. Нам это нужно, как воздух, как кислород! Именно кислород… Одежда — ведь это прогулки. А?
— Вот я и пришла к вам. Детям действительно полезно столько лежать? Они же не вылезают из-под одеял…
— Знаю. — Доктор в задумчивости потер переносицу. — Видите ли… Дети инстинктивно боятся израсходовать неприкосновенные запасы своего организма…
Ася торжествующе слушала. Ей тем более нельзя расходовать…
— Видите ли, товарищ Дедусенко. Низкая температура помещений, отсутствие теплой одежды, недостаточное питание…
Асе хотелось подсказать: «Отсутствие подкожного жира». Спасибо умному доктору, ее дела не плохи…
— Безусловно… — рассуждал Яков Абрамович, как бы продолжая какой-то спор. — Все эти факторы располагают организм к состоянию мышечного покоя…
— Значит, правильно? — упавшим голосом произнесла Татьяна Филипповна, а девочка, у которой имелись свои планы, неприметно улыбнулась…
— То есть как правильно?! — Яков Абрамович чуть ли не набросился на Дедусенко. — Хорошенькое дело… Я всему персоналу внушаю. Чушь! Предрассудок! Массовое убийство! — Он рьяно зажестикулировал. — Ну да, убийство. Ведь каждому твердишь: «Поднимайте жизненный тонус детей! Все годится: игры, занятия, песни. И, главное, труд!»
«Ишь агитирует», — насупилась Ася.
Татьяна Филипповна расцвела:
— У вас музейная чистота, Яков Абрамович. Как вошла, так поразилась.
— Этим обязан своей пыльной даме.
— Кому?
— Одной почтенной старушке.
Асе бы обрадоваться: откопала пыльную даму! Доктор стал объяснять, что в штатных ведомостях Анненского института имелась одна странная должность. Пыльная дама — так она и числилась в ведомостях — обязана была обходить институтские помещения с тряпкой, проверяя чистоту каждого предмета. Но могло ли это заинтересовать девочку, после того как ее надежды окончательно рухнули?
Пока доктор тратил на Асин локоть щепотку ксероформа и чистый лоскут, Ася нашла выход. Ее должен спасти Шурка! Он подскажет своей недогадливой матери: «Возьмем Аську к себе».
Шурка настойчивый, он добьется, ему же будет лучше. Они прекрасно устроятся втроем. Татьяна Филипповна будет занята вечерами, а Ася станет укладывать ее сына спать, рассказывать ему сказки, одну интереснее другой.
Опережая взрослых, Ася подходит к палате, где лежит Егорка — жертва крысиной охоты. Оттуда доносится смех, очевидно расправа над Федей кончилась… Ася войдет и усядется рядом с Шуркой.
Хитрить нехорошо, она сама презирает людей за хитрость. Но ведь она не виновата, что у одних детей есть матери, а у других нет…
15. У Аси нашелся друг
Трое Филимончиковых, три бритоголовых детдомовца с остренькими носами и колючими глазками, слушали Федю — он о чем-то рассказывал вполголоса. Шурка сидел как зачарованный. Таким, с полуоткрытым ртом, с горящими глазами, он и должен был ежевечерне впитывать в себя Асины сказки, одну лучше другой.
Койки стояли тесно, свободных не имелось. Больные, в том числе и Егорка Филимончиков, были обряжены в голубые девичьи халаты. Кто читал, кто играл с соседом в шашки. Перевернет страницу или передвинет шашку — тотчас руку обратно под одеяло: греет.
Доктор пошел в обход. Татьяна Филипповна согнала сына с белой крашеной табуретки и присела, взяв его на колени. Увлеченный рассказом Феди, он и не заметил такого конфуза.
— Вот бы, ребята, и всюду такую чистоту, — громко сказала новая воспитательница. — Скоро, думаю, грязь изведем. Крыс тоже уничтожим…
— Не сули! — донесся суровый басок с дальней койки.
Туда, в самый угол, доставал заглянувший в окно солнечный, наполненный пляшущими пылинками луч. В его свете резко проступали на детском лице безобразные следы золотухи.
— Не сули, мы уже слышали…
— Сыты обещаниями! — подхватил сосед золотушного мальчика. — Сами им не верите! Твой-то сынок при мамке жить будет? С нами ему тяжко…
Наступило молчание. Шурка сполз с материнских колен и стоял бледный, одергивая курточку, на которой поблескивала красная пятиугольная звезда.
— Тяжко тем, кто в Сибири с Колчаком воюет… — начала его мать.
Сын Григория Дедусенко понял эти слова так, как их и следовало понять. Он не забыл отцовский наказ быть мужчиной. Может быть, перед взором мальчика замаячила на миг куча мала, но он и глазом не моргнул: